Игра не для всех. Крым 1942

Вскакиваю и бегу вперед, следом пыхтит осетин. Бегу легко и быстро — но у самого сердце не на месте: глупо будет нарваться на случайную пулю или слепую очередь, а ведь шанс велик…

«Сто один»… «Сто два»… На сто три падаю, по инерции перекатившись через плечо, вскидываю ППШ, краем глаза разглядев, что Токаев рухнул рядом — и не поверил своим глазам! Первый номер немецкого расчета распластался на земле, второй пытается суетливо притянуть машингевер к себе и прицелиться… Выстрелить хотя бы один раз ему не дали плотные очереди ППД Геворкяна и Аксенова, буквально изорвавшие тело незадачливого пулеметчика. А я встретился взглядом с горящими бешенством и ликованием глазами Ломидзе, как-то восторженно ошалевше посмотревшего на меня. Похоже, в противостоянии пулеметных расчетов последнее слово осталось не за плотностью и скорострельностью огня, а метким выстрелом полуавтоматической самозарядки… Хотя скорее всего картвельцу просто повезло — а вот его товарищу нет…

— Тимур, к пулемету, Рома, прикрывай его, давите стрелков! Азат, перебинтуй ногу, если рана большая и не сможешь идти, отползай к окопам! Тотрадз, наша цель — автоматчики у ворот башни! Я стреляю, ты сближаешься с ними метров на пятьдесят, дальше бей прицельными короткими. С твоим первым выстрелом я бегу вперед, с последним падаю и открываю огонь. Давай!

Пригнувшись, осетин начинает бежать одновременно с моей первой пристрелочной очередью, уткнувшейся в дверной косяк башни — пули излохматили дерево совсем рядом с головой высунувшегося из проема фрица. Он резко отпрянул, возможно поймав несколько острых щеп в лицо… Зато его камрад, заметив бегущего к ним красноармейца, высунулся наружу и выдал короткую, всего в три патрона очередь, зацепившую моего бойца. С матерной руганью я высадил в ответ веер пуль, перехлестнувший корпус смельчака…

Встаю, уже ни о чем не думая, бегу к товарищу, однако осетин встает сам, зажимая предплечье левой.

— Лежи дурак, лежи!!!

Добегаю до бойца, падаю рядом, шумно дыша и не отводя глаз от двери, из-за которых в любой момент может показаться второй фриц.

— Сильно ранило?

Тотрадз отвечает шипя, сквозь боль:

— Несильно, но чувствительно… По касательной, кость не задело.

— Сам перебинтовать сможешь? Нужно туго, иначе кровь не остановить!

— Смогу, товарищ старший лейтенант!

— Тогда бинтуй, я иду вперед! Он там вроде один остался, сдюжу — времени терять нельзя!

В подтверждение моих слов над головами противно засвистело, а секундой спустя позади взорвались первые «огурцы»… Вскакиваю, бегу вперед, держа на прицеле дверной проем, готовый в любой момент нажать на спуск. О стрелках не беспокоюсь: очереди ППД и ДП-27 (вот они, смертоносные машинки Василия Дегтярева!) здорово прижали фрицев, сняв помимо членов расчета еще четверых зольдат. Остальные пытаются отступить, отстреливаясь редкими, не слишком точными выстрелами карабинов…

«Мой» немец показался в дверях, когда мне до них остается метров тридцать. Наши автоматы ударили практически одновременно; во все стороны полетела щепа от двери, вражеская очередь легла сильно левее. Противник вновь отпрянул назад — а я, несмотря на очередную партию мин, залег, раскручивая левой колпачок «колотушки». Неудобно, но вовсе выпускать автомат из рук нельзя…

Скрутив, наконец, колпачок, срываю асбестовый шарик, зажав гранату корпусом. Тут же хватаю ее за ручку — «двадцать два, двадцать два»! Бросок левой получается не слишком удачным, но все же М-24 долетает практически до порога. В следующую секунду грохнул негромкий взрыв — и практически одновременно с ним вниз ударила длинная, рассеивающаяся очередь машингевера. Стрелок видать неопытный — а вот целил он в меня: пули подняли фонтанчик бетонной пыли в полуметре от моего тела, заставив инстинктивно вскочить и в один рывок махнуть до самой башни!

Замираю за углом, перевесив автомат за спину и стремительно выхватив ТТ, мгновенно сняв пистолет с предохранительного взвода. Характерный металлический лязг затвора — патрон в стволе. Аккуратно высовываюсь за угол, переложив тэтэшник в левую руку, а правой начав разворачивать колпачок на гладком «яйце» — последней трофейной гранате. Шарик тяну зубами, рванув шнурок — и тут же быстро делаю три шага вперед, не спуская с прицела дверной проем. Бросок! Легкая М-39 влетает точно за дверь, ударившись об стену и отскочив в глубину помещения.

Взрыв!

ТТ отправляется обратно в кобуру, а я, перехватив ППШ и сдернув ремень с плеча, делаю еще два шага — и прыгаю. Так, чтобы в момент падения оказаться напротив дверного проема и при необходимости, успеть выстрелить…

Но стрелять не требуется: излохмаченный осколками второй фриц привалился к стенке — и, судя по луже крови, набежавшей из-под его телом, я зацепил ганса еще автоматным огнем или осколком «колотушки». Скорее всего, немец был жив перед броском «яйца», хотя ранен наверняка — а вторая граната его добила.