Читаем Игра престолов: прочтение смыслов полностью

М.Ш.: Единственный гуманист — и воплощение, и носитель определённых этических категорий «Игры престолов», и одновременно человек ΧΧ—ΧΧΙ веков — это Джейме Ланнистер. А второй человек, который, как правильно отметил Владимир, бесконечно освобождает рабов, это Дейнерис Таргариен. И вот вопрос об освобождении рабов вообще крайне интересен. В моей версии, которую я транслирую в своих открытых лекциях и в фонде «Предание», и в Еврейском культурном центре, я предположила, что все поступки Дейнерис в той или иной степени, конечно, определяются идеей мессианства, «let my people go», как бы необходимостью «вывести народ из Египта». Артисты интересно подобраны в условном таком ветхозаветном духе. Интересно, что когда Дейнерис как бы задумывается над рабством, освобождая их в одном из первых городов, она говорит: «Люди там из кирпича и крови». Эта тема кирпичей, тема пыли, тема пирамид, вот этот вот непонятно полу египетский, полу-, даже не знаю, полумесо-потамский, вавилонский Восток, где люди страдают, как рабы, и, соответственно появляется Дейнерис, которая буквально выводит их из рабства… Кстати, в книге она их пока ещё недовывела, а в фильме-таки вывела.

Р.Т.: И с очень, на мой взгляд, неудачными последствиями. Потому что всё это, опять же, хаос, и приходится пользоваться драконами, чтобы владельцев испепелить, если они начинают угрожать её идее. Психологически, чувствуется, она исполнена сочувствия к этим рабам, но перед нами же мегасага, сказка. Здесь и топосы, которые нам всем известны, которые перерабатываются Мартином. И почему бы не сказать так, что дети жестоки, дети мыслят буквально. Когда я преподаю «Братьев Карамазовых» моим студентам, естественно, мы рассуждаем о Великом Инквизиторе. Я всегда их спрашиваю насчёт слезы ребёнка, как бы они поступили? У нас происходит голосование, и они все голосуют за то, чтобы ребёнка умертвить ради спасения человечества.

Е.В.:

Ой-ой. Кстати, по-моему, у Урсулы Ле Гуин есть рассказ, в котором присутствует прекрасный город, где все живут счастливо, богато и т. д., и есть один страдающий ребёнок. Все знают, что он страдает, но его страдание является залогом процветания всего полиса.

Р.Т.: Да. И, кстати, Урсула Ле Гуин, между прочим, одна из любимых авторов Мартина. Он часто её упоминает в интервью.

Е.В.: Мне показалось, что тут есть такая закономерность. У нас есть: с одной стороны — некий основополагающий принцип, объективирующий наши действия. С другой стороны, у нас есть свободный выбор. Ну, как у Джейме, например. С третьей стороны, эти два момента сталкиваются друг с другом в разных ситуациях. Значит, что получается? Тут я хочу вернуться к тому, какую роль играет то, что это люди ΧΧ—ΧΧΙ веков. А что такое человек ΧΧ—ΧΧΙ веков? Это человек, который действительно должен сделать выбор, ну, например, перед лицом того, что государство вдруг перелицевалось, стало фашистским, например, а он принёс некие присяги. Он должен отказаться от своих присяг, да? Для того чтобы осуществить как бы свою свободную волю, своё видение добра.

М.Ш.:

Причинить добро.

Е.В: Причинить добро, да. Это — глобальная ситуация, которая возникает в силу того, что у нас модерный или мобильный мир, где всё перелицовывается постоянно, и ты уже на что-то подписался, а оно перелицевалось и стало чем-то вполне себе людоедским. И это может быть очень локальный выбор, внутри локального сообщества, маленький. Но это что означает? Вспомним бессмертный рассказ «Честное слово» писателя Пантелеева, который мы в детстве все читали. Этот рассказ нам внушает, что если ты дал честное слово, надо держать его несмотря ни на что, что это очень классно, если ты держишь своё честное слово,· и всё такое прочее. В то же время у Толкиена во «Властелине колец» есть эпизод, когда Пиппин говорит: «Я буду тебе служить, король», а король-то на самом деле, в общем, это полное говно. И вот эта ситуация — она довольно распространённая. Мне кажется, что это соотносимые вещи — в каком смысле? Что такое «честное слово», что такое «присяга»? «Присяга» — это, скажем так, не в мобильном мире, в стабильном мире — такая вещь, которая эту стабильность гарантирует. Соответственно, как только мир становится подвижным и наместник, которому ты сейчас поклялся, в итоге превращается в полное говно, твоя клятва оказывается непонятно чем. То есть в этом мире как бы всё меняется. И мне кажется, что Мартин это показывает очень классно и что перед нами то, что требует нашего осмысления.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное