Игра стихий

Пар – не обжигающий, но горячий – приятно ласкает кожу. Прогревает мышцы, проникает в каждую клеточку тела. Вместе с потом уходит усталость, и из головы словно вымывается все плохое, ненужное, грязное. Душистый веник щекочет, гладит, дразнит. У каждого свои предпочтения. Агата любит дубовый, Мариза – березовый, а я – кленовый. После первого захода бежим охладиться. Только не снегом, как ребята, а в заранее приготовленную бочку в мыльне. Заодно и моемся. Есть в этом какая-то особенная прелесть, когда в бане, а не в ванной. Тут у Агаты тоже свои секреты, которыми она щедро делится и с нами. Мыльные настойки для волос и для тела, отвары для ополаскивания, масла для натирания. Ребятам как раз хватает времени на второй заход, пока мы плещемся в мыльне. И потом снова наша очередь в парилке. Теперь уже можно и на верхней полке полежать, и веничком посильнее. И по телу разливаются приятная легкость, чистота, воздушность.

Чай пьем все вместе, завернувшись в большие полотенца. Он как раз успевает настояться – нужной насыщенности, правильной температуры. И уже кажется, не было этих тяжелых экзаменов, не было нервотрепки и переживаний, слез и боли.

После симулятора у нас никак не получалось поговорить о том, что волновало, как выяснилось, всех. Инвар обещал пояснить, в чем, собственно, смысл наказания, но на следующий день пропал из горного, а потом то ли забыл, то ли решил, что это неважно.

– Когда начался ураган, – произнес Камиль, отставляя кружку, – у каждого ведь произошла своя история, верно?

– Видимо, – отозвалась Агата. – У меня в буквальном смысле земля разверзлась под ногами, я провалилась в яму, и оттуда невозможно было выбраться, а потом засыпало сверху камнями и песком. И эти черви… Остальных почувствовала в самый последний момент. Джен, эмпатия – это ужасно! Как ты с ней живешь…

– Смерть я чувствовала впервые. – Мед, который я только что попробовала, вдруг показался горьким. – И это действительно ужасно.

Даже когда я оплакивала Беса, было не так тяжело. Все же это по-разному, когда скорбишь о потере и когда умираешь сам.

– Джен, ты горела? – спросил Камиль.

Я кивнула.

– Ларс, ты…

– Попал в эпицентр урагана. – Рыжий скривился, как будто лимон надкусил.

– Мариза?

– Голоса… Вокруг бушевала гроза, но я слышала голоса. – Мариза зябко повела плечами. – Они велели мне прыгнуть с обрыва, и ослушаться я не смогла.

– Все сходится, – вздохнул Камиль. – Я, как вы понимаете…

– Тонул, – закончила за него Агата.

– Да, меня вроде бы смыло в океан, прямо из леса.

Воспоминания не причиняли боли, хотя больше не казалось, что это был сон. Наоборот, ощущения стали реальными, яркими, полными. И правильными.

– Суть наказания в том… – начал Камиль.

– …чтобы каждый из нас… – продолжила Агата.

– …испытал на себе… – подхватила я.

– …силу своей стихии, – закончила Мариза.

– И всех остальных заодно, – добавил Ларс. – Хотя черви были особенно фееричны. Я даже о некромантах вспомнил.

Агата безмятежно улыбнулась:

– Прости, это из-за меня. Черви тоже живые и в земле живут.

– Да ладно, – отмахнулся Ларс. – Всем досталось.

Но все было не ради того, чтобы заставить нас осознать свою ничтожность перед стихиями или властью Инвара. Ради того, чтобы мы понимали – наша сила будет разрушать и убивать. Наказание и одновременно урок, который мы навряд ли забудем.

После еще одного посещения парилки Камиль вдруг завел разговор о Яне.

– Джен, а кто отец твоего сына? – спросил он, сверля меня взглядом.

Я опешила. И даже не столько от вопроса, сколько от явного желания Камиля услышать правду. Конечно, я уже рассказывала всем историю Яна, и упоминала, что не знаю, кто его отец. Видимо, он еще тогда почувствовал ложь и вот теперь решил докопаться до правды. Зачем?

– Я обещала подруге, что никому не скажу, – ответила я, избегая пристального взгляда.

– Зачем тебе? – поинтересовалась Мариза.

– Ты об этом хотел поговорить? – догадалась Агата.

Ларс нахмурился и залпом допил чай.

– Отвечаю сразу всем, – сказал Камиль. – Это не праздное любопытство. Я подумал… В том приюте, конечно, хорошо. Но это все же приют. А родной отец знает о ребенке? Джен, ты обещала не говорить, кто он. Но есть ли в этом смысл сейчас? Подумай. Мы могли бы найти его, разузнать о нем все…

Я молчала. Была какая-то ирония судьбы в том, что об отце Яна спросил Камиль. Они могли быть знакомы. Да, я знала имя. И знала – эта семья никогда не примет Яна. Подруга взяла с меня клятву, что ее родители никогда не узнают, кто отец ребенка. Но они и не узнают. А тут все свои, можно и сказать. Зато сразу станет понятно – разговор бессмысленный.

– Не стоит ворошить прошлое, – пробурчал Ларс, – особенно если Джен не хочет.

Я посмотрела на него, удивленно приподняв бровь. Странно слышать такое от человека, мечтающего узнать хоть что-то о своих родных. Поддержка, бесспорно, приятна, но именно его слова окончательно убедили меня – надо сказать правду.

– Его зовут Лукас Моррисон Гальт.

Теперь я сверлила Камиля взглядом, ожидая, как он отреагирует на имя.

– Маркиз? – присвистнул он. – Сын Серого Лорда?

Я кивнула, не сумев сдержать усмешку.