Игрок

Том действительно вернулся к полуночи — где-то без пяти двенадцать, когда мы уже устали его ждать и окончательно решили, что все плохо. Он пришел очень уставший, не стал с нами разговаривать, даже шепотом — впрочем, правильно, потому что в пустой гостиной прослушка могла среагировать и на шепот. Так что Том просто нацарапал на клочке пергамента: "Все в порядке", ушел в спальню, кое-как переоделся в пижаму и улегся спать.

У меня будто камень с души свалился, хоть я и понимал, что радоваться рано. "Все в порядке" могло означать что угодно. Но делать было нечего — все равно узнать подробности прямо сейчас было невозможно. Ничего не оставалось, как тоже укладываться. Завтра, все завтра...

Наутро я с трудом смог открыть глаза и обнаружил, что будильник надрывается уже целую вечность. Он так орал: "Пора вставать, лентяи!", что даже охрип и временами останавливался, чтобы откашляться. Эйвери и Розье еще сонно ворочались, один только Блэк уже поднялся и теперь ходил по комнате, расталкивая остальных. Том, как ни странно, все еще спал, хотя обычно поднимался раньше всех — он ведь и во сне продолжал слышать наши мысли, так что достаточно было кому-то открыть глаза, чтобы Том подскочил, как от удара хлыстом. Но сейчас он лежал, словно мертвый, только глаза под веками быстро-быстро двигались и ресницы вздрагивали — должно быть, ему что-то снилось.

На завтрак мы не собирались — понятно, что с факультета не выпустят, — и даже неясно было, идти ли нам на экзамен. Но тут появился Нотт и спросил: "А что вы сидите? Аврорский пост сняли, путь свободен". Это был такой хороший знак, что мы не сразу поверили; Флинт даже отказывался выходить, будто за сутки вынужденного заточения прикипел к спальне и боялся высунуть нос наружу. Но наконец один за другим все потянулись к выходу. Я с ними не пошел — остался будить Тома.

Сделать это мне никак не удавалось. Я тряс его за плечи и щипал за нос, а он даже не морщился. Я уже начал паниковать — половина девятого, до экзамена осталось всего ничего. А вдруг он на самом деле без сознания, а не спит?! Но глаза-то под веками двигаются... Мне не приходилось слышать, чтобы люди в обмороке могли видеть сны.

Тут он вдруг широко открыл глаза и мгновенно сел на кровати, нацелив на меня палочку.

— Тихо, тихо, — сказал я, стараясь не делать резких движений. — Все хорошо. Ты меня узнаешь?

— Да, — он со вздохом откинулся на подушку. — Конечно, узнаю, не задавай дурацких вопросов! Уф-ф, как здорово, что ты меня разбудил... Мне снился настоящий кошмар.

Это было заметно — пижама на нем вся промокла, и от него сильно и остро пахло потом.

— Что тебе снилось?

— Как будто я живу в очень дорогом отеле, вроде "Ритца". Я там никогда не был, но видел такие в кино. Шикарный номер, везде бархат, зеркала, позолота... Но только нигде нет дверей. В смысле, дверные проемы есть, а вот самих дверей нет, так что люди, которые ходят по коридору, видят все, что ты делаешь. Мне это показалось очень странным, тем более в такой гостинице, но я решил, что потом все как-нибудь разъяснится...

— Почему ты просто не наколдовал дверь?

Он задумался.

— Знаешь, а я никогда не колдую во сне. Забываю, что я волшебник... Ну, так вот, еще в этом номере были огромные шкафы от пола до потолка, и все забиты книгами. Я взял одну наугад. В ней на каждой странице были рисунки, как в детских книжках. Один я помню — святой Георгий копьем убивает дракона. Я сел в кресло и стал читать, и мне было так хорошо... Потом я вышел на балкон, а снаружи — Лондон. Не такой, как сейчас, весь в развалинах, со светомаскировкой и цеппелинами, — а красивый, довоенный. И небо такое ясное, синее-синее... На улице под балконом почему-то много маленьких детей в панамках. Все они несут в руках вареные картофелины и складывают их горкой. Не знаю, зачем. А рядом со мной на балконе стоит какой-то человек. Я не вижу его лица, но знаю, что это мужчина, притом старше меня, потому что у него взрослый голос. Еще мне почему-то кажется, что у него были светлые волосы... Наверное, мы о чем-то говорили, но я не помню, о чем. Потом в небе появился маленький самолет. Он летел так высоко, что даже не слышно было звука моторов. Человек, который стоял со мной, говорит: "Это самолет-разведчик". Тут мне стало не по себе — я-то знаю, чем заканчивается появление разведчика. Я сказал: "Надо идти в бомбоубежище". Он ответил: "Нет, не надо". А тут уже и бомбардировщики появились. Знаешь, такой низкий гул, и бомбы падают... Но почему-то никто из людей на улице с места не двинулся. Стоят и смотрят, будто в кино. Дети побросали свою картошку и тоже глазеют. Я хочу им крикнуть: "Идиоты, что ж вы делаете, бегите!", но голос меня не слушается, и я сам словно окаменел, не могу сделать и шага. А взрывы все ближе, ближе...

Его передернуло.

— Перескажи этот сон Розье, — посоветовал я, бросая учебники в сумку. — Он изучал прорицания, так что живо растолкует.

— Ай, брось, — Том отмахнулся и откинул одеяло. — Сомневаюсь, чтобы в наших сонниках было что-нибудь о самолетах и бомбежке.