Игрушка (СИ)

"Как же так - не смогли договориться между собой русские люди? Одним потребовалось физически уничтожить других для того, чтобы жить дальше. Это в России-то, где такое огромное, ещё совсем неосвоенное жизненное пространство. Гнусна человеческая натура, которой важно не абсолютное богатство, не богатство всех, а богатство одного относительно другого - такого же как он. В 1861 году не захотели справедливо распределить землю - и пошло, поехало накапливаться озлобление друг на друга, как нарыв. Вот нарывало, нарывало и прорвалось в 1917. Сколько же это потребовалось лет-то? - Чарнота в уме подсчитал. - Тридцать девять лет до окончания века и после ещё семнадцать, итого: пятьдесят шесть лет. Вот родился мальчик в 1861 году. Подрос и отец ему рассказал, что когда отменили крепостное право, то его с семьёй отпустили на свободу ни с чем. Остались они с женой: с младенец на руках, ещё шесть детей по лавкам, да изба старая соломой крытая. Какая тут свобода! 78Земли - разве что огород садить, но только огородом не проживёшь. Вот и пошёл опять к барину на поклон. А тот куражится: всех не берёт, а с разбором. Кто слишком вольнолюбивый - гуляй, работы для такого нет. А остальным: сделай ему то, сделай это, а денег не платит, а чуть что не по нему - выбирай: или на конюшню под кнут, или на все четыре стороны. Не забыл, мерзавец, как его отец своих холопов на конюшне сёк, вот и ему захотелось. Конечно, теперь от мерзавца-барина можно было уйти. А куда пойдёшь от дома и от детей. Вот и терпел отец, а потом детям его терпеть пришлось. В семнадцатом году терпение кончилось. Дети того, что в 1861 родился, встали на сторону тех, кто из бедняков - таких же как они - голодранцев. А их так много оказалось, что никакая Антанта не смогла с ними справиться. Ведь бились-то бедные с богатыми. Совестливых богатых, которые встали на сторону бедных, совсем мизер был. Так что, виною всему и причиной победы голытьбы стало массовое обнищание населения к 1917 году. Меньшинство зажралось, а большинство им этого не простило..."

Отворилась дверь из кухни и в комнату по очереди вошли Пётр Александрович с подносом, на котором он нёс чайную посуду, Иван с большим чайником в одной руке и маленьким заварным - в другой и Людмила Вениаминовна замыкавшая процессию, несла на большом блюде витиевато украшенный торт.

Сели пить чай с тортом. Иван сразу обратил внимание на женскую красоту Людмилы Вениаминовны и удивился тому, что такая огромная разница в возрасте не мешает, не гасит влечение. Он хотел Людмилу Вениаминовну, и ему было стыдно перед дедом.

А Чарнота, будто почувствовав, что внук думает сею секунду именно о 79нём, попросил:

"Расскажи-ка Ваня, как тебе служится".

"Да ничего хорошего там нет, - обрадованно заговорил Иван. А обрадовался он тому, что подумал: разговор с дедом отвлечёт его от крамольных мыслей. - Гнусностей там много. Я, не преувеличивая, скажу, что если сейчас начнётся война, то на флоте мы сначала друг друга перебьём, а уж потом против врагов начнём воевать; точнее начнут воевать те, кто останется".

Пётр Александрович и Чарнота переглянулись. Отец попросил рассказать подробней. И Иван, как умел, рассказал всё - ничего не утаивая.

Про чай с тортом забыли. Людмила Вениаминовна так разволновалась, слушая рассказ Ивана, что у неё поплыли глаза и она ушла на кухню смывать тушь для ресниц, которая чёрными струйками слёз полилась по щекам.

"А что балетмейстер? Как он себя сейчас чувствует?" - спросил Чарнота.

"Да вроде оправился. Но вот только не знаю: может такое с ним ещё до службы было. Ну, вобщем, на вахту его, бывает, не добудишься. Трясёшь его, толкаешь так, что голова мотается словно подсолнух на стебле - спит как убитый. Или, лучше сказать, не спит, а в обмороке находится. Иногда с койки его приходится стаскивать и будить лежащего на палубе кубрика".

Иван умолк. Все тоже молчали. Чарнота через некоторое время сказал:

"У меня на работе есть знакомый психиатр. Гений в своём деле. Я с ним посоветуюсь. Нужно попробовать помочь парню".

"Что же это творится у нас в государстве рабочих и крестьян, дед? 80Может ты мне это объяснишь? Ведь ты же умный!" - Это Иван сказал голосом с каким-то надрывом. Чувствовалось, что молодой человек вот-вот заплачет прямо здесь - за чайным столом и при всех. Пётр Александрович это понял и, чтобы не допустить психического срыва сына, нарочито грубым голосом громко произнёс:

"Ваня, Ваня, учись не поддаваться собственным настроениям. Человек, не способный собой управлять, может такого в своей голове накрутить, что сам в петлю полезет. Не поддавайся настроениям!" - внушение явно помогло Ивану. Он взял себя в руки и откусил большой кусок торта.