— Не обращайте внимания, — старик легко спрыгнул с облака, и оно, получив свободу, стремительно взмыло к небосклону, растворившись в сонме собратьев. — Хотелось начать с какой-либо мудрости, эта показалась подходящей. Муки выбора не всегда заканчиваются удачей. Вы знаете, согласно одному из древних… даже не знаю, как назвать его: предание, верование, знание, теория, все люди разделены на пары, не те, что муж и жена, или друг и недруг, а более прочные и вместе с тем более эфемерные. Пары, в которых сон одного человека создает явь другого, то есть, когда один спит, во сне он видит жизнь другого, который в это время бодрствует, и наоборот.
— Вы хотите сказать, мы — эта пара, но мы оба здесь, и оба бодрствуем, — резонно заметил Ювэй.
— К тому же сон занимает только третью часть суток, кто-то неизменно должен спать больше, или жить меньше, — продолжил Вэньян.
Старик пожал блестящими плечами.
— Когда два человека видят друг друга во сне всегда и с одной и с другой стороны немного сна просачивается наружу. Из этого излишка образуются «дети сна». Да, продолжительность сна короче, чем явь того, что снится, правда сон всегда несравненно глубже любой яви, и поэтому обязательно в любом случае остается немного отходов, «остатков материала», которые не входят в явь того, что снилось, а переливаются через край и приклеиваются к яви какого-нибудь третьего лица, сталкивающегося из-за этого с большими неприятностями и неожиданностями. Этот третий, как правило, оказывается в более сложном положении, чем двое первых, его свобода воли вдвое больше ограничена подсознанием, чем у тех двоих, так как излишки энергии и материала, которые перетекают в их снах, поочередно переливаются в духовную жизнь третьего, и он из-за этого становится как бы двуполым существом, которое ориентируется то на одного, то на другого спящего*.
Вэньян с Ювэем переглянулись, не нужно быть физиономистом, чтобы понять, что оба подумали примерно одно и то же, понял это и Мудрец.
Подняв лицо к облачному небу, старик громко засмеялся.
— Прошу прощения, не смог сдержаться, когда живешь слишком долго, а знаешь слишком много поневоле чужие слова и мысли вырываются наружу. А когда они созвучны твоим собственным бывает проблематично отделить одно от другого, тем более, что это не так и важно. Все, что я скажу вам, наверняка, уже было когда-то сказано и сделано, и подумано, и нет ничего нового под солнцем.
— Вы знаете, зачем мы пришли? — попытался перейти к сути дела Вэньян.
— Боюсь, это я привел вас. Ваша ситуация показалась мне небезынтересной. Так что ответ на твой вопрос, Вэньян — да, знаю.
— Ну, и?
— Терпение, мой пылкий друг, терпение. Иногда история, то есть пролог к сути интереснее самой развязки, да что там, почти всегда, будь это не так, беря книгу, мы бы сразу заглядывали в конец, или переходили к последними минутам любимого фильма, но мы смотрим, тратя драгоценные мгновения жизни, более того, пересматриваем, уже зная, чем все закончится. Вывод один — мы любим длинные предисловия, вы же торопитесь лишить себя этой маленькой радости. Заметьте — себя, ибо как раз мне конец известен.
Ювэй уселся на поляне, прямо на траву, подогнув под себя ноги.
— Что ж, послушаем.
— Вот! Вот! — обрадовался старик. — Берите пример с вашего более терпеливого собрата! Тем более, что выбора-то особого у вас и нет.
Вэньяну внезапно захотелось врезать на наглой ухмыляющейся роже. Учитывая, что они находились в виртуальной реальности Мудреца — не самое умное и правильно желание, поэтому, сопя и кряхтя, он умостился рядом с Ювэем.
— Прекрасно! — Мудрец потер ладони друг о друга. — Когда живешь какое-то количество времени, отличное от среднего, начинаешь ценить такие вот мгновения, ибо прожитое это не года, а воспоминания, и чем их больше, тем более насыщенной, полноценной и длинной кажется жизнь, я знаю о чем говорю, ибо пожил достаточно, смею вас заверить. Я помню времена Смотрителя, или как вы его сейчас называете: Золотого Духа, я помню становление и возвышение первых нанобогов, или как вы их сейчас называете: Богов-демонов, да что там, я помню даже Атомных, хотя уже тогда сомневался в их существовании. Впрочем… — Мудрец усмехнулся, по щелчку ртутных пальцев с неба стремительно опустилось облако, приняло форму кресла, и он с комфортом уселся в него, закинув одну худую ногу на другую, — возможно, все это ложь, и я лишь рисуюсь, стараясь произвести впечатление.
— Вы почти добились своего, — произнес Ювэй, — так что там, насчет нашей проблемы.