- Я не считаю нужным комментировать что-либо, - ответил барону Сэйлин. - Лошадь хороша - это видят все, но, насколько мне известно, его величество предпочитает вороную масть. К чему же расхваливать то приобретение, в котором не будет прока?
- Ах, дорогой мой граф, - с улыбкой перебил Филипп, - вы никогда не полагали, что я могу изменить свои вкусы?
- Охотно, мой король, но только не в вопросах пристрастий душевных. Вкусы иногда можно менять, иногда нужно, иногда даже необходимо. Например, если дело касается кухни или моды, украшений - в общем, вещей незначительных и ничего не стоящих. - Сэйлин слегка поклонился.
А Адри почему-то с дурости показалось, что речь идет вовсе не о лошадях. Разговор напоминал барону мелкую, хорошо завуалированную склоку; возможно, что так же думал и принц Ботри - уж больно многозначительно он переводил взгляды с Сэйлина на Адри и обратно. До мнения знати Филиппу вообще не было никакого дела - на прогулках он часто окружал себя мужским обществом, и даже супруга его брата и их дочь вынуждены были считаться с этим и держаться в свите наравне с простыми придворными дамами. То, что король при своей любви к красивым мужчинам не отпускает далеко от себя ни Ферье, ни Адри, по сути, совсем никого не удивляло.
- Полно вам, дорогой брат, - Юстиан позволил себе вмешаться в беседу, - все мы признали, что Сафо - совершенство, а потому, думаю, многие согласятся, что владеть этим сокровищем достойны только вы, ваше величество. Полагаю, это - не дело вкуса, а скорее прерогатива вашего высокого положения.
Изумленно приподняв бровь, Филипп посмотрел на принца.
Придворные замерли, но многие, как заметил Винсент, уже были готовы аплодировать Ботри - если конечно его слова одобрит Филипп.
- А вот тут вы ошибаетесь, мой дорогой брат, боюсь, что масть действительно мне не по душе. - Король шагнул к Сафо, обошел коня кругом, разглядывая его со странным придирчивым вниманием, и никто не понимал, шутит Филипп или говорит серьезно. - Ферье, вы как всегда правы: в плане масти лошадей я вкуса не меняю. Но вы правы только в этом! - последние слова прозвучали, словно вызов - резко и громогласно. Филипп стремительно входил в роль самодура и ничуть не скрывал удовлетворения, глядя, как придворные то бледнеют, то краснеют от потрясений. - Право слово, господа, что мне делать с этим удивительным созданием изабелловой масти, которое я купил из чистого любопытства? А давайте я подарю его кому-нибудь из присутствующих! - Король перехватил поводья из рук пажей - испугавшись, Сафо дернулся, сердито захрапел, заплясал на месте, но Филипп сильной рукой удержал коня, дав тому понять раз и навсегда, что такое удила и могучая власть человека.
По толпе придворных прошел изумленный шепот. Филипп ждал, что хоть кто-то подаст голос, но все благоразумно молчали.
Адри взглянул на откровенно скучающего Ферье, и барону захотелось шагнуть в заросли кипарисов, чтобы на время затаиться в их спасительной зелени, потому что он знал: Сэйлин желал бы получить от Филиппа Сафо. А еще Винсент почти наверняка предчувствовал, что услышит:
- Адри? - позвал король и слишком быстро отыскал Винсента глазами. - Сделайте нам любезность, прогоните Сафо аллюром по аллее. Мне сказали, что этот конь иноходец - такие хороши для долгой езды, а раз так, он будет вашим.
- Что вы делаете? - попытался вмешаться Ботри, но Филипп гордо поднял голову, чем осадил своего брата без лишних слов.
- Я жду, барон.
- Я не достоин такой чести, - Винсент опустил глаза. Его сердце в груди бешено колотилось.
- Разве я не говорил вам, что решать: кто чего достоин это - сугубо мое право, Адри? - ровно спросил монарх.
Винсенту не оставалось ничего иного, как покориться воле своего короля. Да и что он мог поделать? Спорить с Филиппом на глазах его свиты? Адри еще не выжил из ума, хотя в эту минуту очень был близок к этому. Чтобы утешить его и добавить волнений знати, Филипп пообещал, что если конь иноходцем не окажется, Сафо подарят Ферье. Винсент молился всем богам, чтобы это было именно так, но, увы, ахалтекинец в аллюре действительно поочередно ступал сначала на обе левые, потом на обе правые ноги - он был иноходцем, и Филипп знал это, с самого начала знал, черт возьми!