Игры на свежем воздухе

Полина ходила купаться на озеро – вода там была тёплой, как в банном тазике, со студёным слоем в глубине, а простор позволял упражняться в разнообразных стилях его преодоления. Но извлечённой из озера свежести не хватало даже на обратный путь, хоть он и был короток, – вернувшись, впору было вновь искать прохлады. Отчасти помогали деревья: у дома росли клён, липа, рябина и дуб, которые ансамблем давали много густой тени. Липа и рябина в этой компании лишь по грамматическому недоразумению оказались приписаны к женскому роду – такой глубокий тон, разумеется, способен был выдать только мужской хор.

Тесть, Александр Семёнович, в силу возраста и больных суставов отказывавший себе в речных и озёрных ваннах, сидел, окутанный палящим зноем, в раскладном кресле под сенью куста чубушника и сквозь ясный день сосредоточенно смотрел в надвигающуюся тьму, которая наступает после жизни. Очки для этого были ему совершенно не нужны.

Пётр Алексеевич тряхнул головой, и видение распалось. Пора было собираться в путь.

– А что вы один? – удивился Пал Палыч. – Друг ваш тоже вроде на куропатку хотел. Ня смог?

– А то Пётр Ляксеич один ня ездит, – ввернула слово в поучение мужу хлопочущая у стола Нина. – Они ж с профессором ня сросши.

– Не смог. – Пётр Алексеевич вздохнул. – Отца поехал хоронить в Челябинск.

Нина поджала губы; Пал Палыча горькое обстоятельство в жизни профессора Цукатова ничуть не смутило.

– То, что он отца хоронит, – это в порядке дел. Дети нас хоронить должны, а ня напротив. Если б отец его хоронил – вот где больно. А когда родителей – это по природе. Все мы временные…

Немного помолчав, Пал Палыч вернулся к прежнему разговору.

– Жданок всю жизнь хотел охотоведом стать, а ему в области было зарублено. Дед Геня зарубил.

– Как зарубил? – Пётр Алексеевич не ожидал такой прыти от покойного охотника.

– Я говорил: Жданок был гниловатый человек. – Пал Палыч насыпал из пакета в стоящую на столе корзинку сушек. – Дед капканы поставил, а его хвать – инсульт. И в больницу положили. Жданок узнал, что дед в больнице, и полный рюкзак капканов – двадцать или двадцать пять штук – снял. Да ещё мне хвастает: мол, я у деда снял. А дед пришёл из больницы – жалуется: «Паш, ну как так можно – сдёрнул все капканы! Я, – говорит, – ему отомщу». А у него, у Гени, пасынок – он его с мальства к охоте приучил – кормит дичиной областную инспекцию. Понимаете? И Геня пасынку сказал. А тот в Псков сказал. И псковский инспектор поручился, что в Новоржевском районе Жданок никогда охотоведом ня станет. И ему зарубили. – Пал Палыч с чувством тяпнул ребром ладони по колену. – Так и остался прядседателем общества.

– Тоже неплохо, – заметил Пётр Алексеевич.

– Прядседатель – должность общественная, охотники выбирают. А охотовед – должность государственная. И он туда хотел… Но как ему: инспекция общество проверяет – инспекция выше. – Пал Палыч доверительно обратил бледно-голубые глаза к Петру Алексеевичу. – Жизнь так сложилась, что я и с тем и с тем – и с Геней дружил, и со Жданком. Я знал, что ему ня быть… Поэтому сказал: «Давай – я в охотоведы». Я как раз из милиции ушёл. А он говорит: «Нет, всё равно я буду». Тогда я сам решил – через природоохранную прокуратуру. У меня как-никак за спиной техникум… А Жданок туда позвонил: «Ня берите его». И аттестовал меня в лучшем виде – хуже некуда. Мне потом так в прокуратуре сказали: «Ты – единственный в районе человек, который может навести порядок, но нам это ня надо». И всё. И вышло, что ни он, ни я. Вот так Жданок поступил – по такому принципу. Как мой отец говорил: или он пополам, или я вдребезги. Понимаете? И что мне за него держаться?

– А что ж держался? – Нина водрузила на стол чайник, струящий из носика сизый пар. – Никак отлипнуть ня мог, пока тот ня помер.

– И ня держался. Я сам сябе барин.

– Флаг в руки и барабан на шею, – напутствовала Нина. – Барин…

– Вот и иду, постукиваю.

С этими словами Пал Палыч пододвинул к себе налитую женой кружку чая и взглядом проводил Нину из кухни.