Игры на свежем воздухе

– На любой случай, гляжу, – угрожающе сощурилась Нина, – у тебя фига в кармане.

Пал Палыч сиял:

– А по-другому – някак!

Ужин проходил весело, с шутками, житейскими историями и недолгими перепалками между хозяевами (Нина, как правило, начинала и выигрывала – Пал Палыч был милосерден), похожими на шутовские турниры, остроты в которых порой выглядели злыми и едва ли не оскорбительными, поскольку заточены были на давних обидах, в существо которых посторонний вникнуть уже никак не мог. Пётр Алексеевич поначалу тревожился, что вот-вот станет свидетелем неприятной семейной ссоры, однако после каждого спонтанного всплеска противоречивых чувств, захватывавших и заводивших Нину, дело неизменно заканчивалось миром – Пал Палыч умело применял закон домашней дипломатии и уступал первым.

После четвёртого бокала Нина раскраснелась и громко, с баловными звонами в голосе запела:

У милёнка брюки серыИ такой же пиджачок.Подмигнёт ему другая —Он бяжит как дурачо-о-ок.

Нарочито растянув с постепенным понижением тона последний слог, хозяйка обвела помолодевшим взглядом кухню, видя, должно быть, сквозь павшую на глаза пелену воспоминаний совсем не то, что предлагала ей действительность, и заголосила снова:

Мой милёночек лукав —Меня дёрнул за рукав.А я лукавее его —Ня взглянула на него!

Никогда прежде Пётр Алексеевич не слышал местных запевок в оригинальном исполнении. Да и ни в каком другом тоже. Тесть не раз рассказывал про легендарную новоржевку – духоподъёмный марш под гармонь, заводивший в его юности парней на драку, когда сходились по праздникам стенка на стенку деревня с деревней, чтобы из чувства локального патриотизма самозабвенно ломать друг другу носы и крошить зубы, – но, увы, не мог припомнить ни слова из этой яростной «марсельезы». Сейчас было другое. Совсем другое – озорной флирт, напористое кокетство, задиристо-дразнящая насмешка над кавалером, игра в опытность и неприступность перед неминуемой сдачей цитадели…

Дальше Нина, окончательно погрузившись в грёзу наяву, пела уже без перерыва, как на сельской гулянке:

У меня залётка был,Звали его Васею.Интяресный паренёк.

Расстались по согласию!На суку сидит ворона,Кормит воронёночка.У какой-нибудь разиниОтобью милёночка!Я гулять ня нагулялась —Только начудесила:Возле среднего окошкаЛюлечку повесила!

И тут внезапно в левое ухо Петра Алексеевича ударил громогласный речитатив хозяина:

Как на речке, на ручьюЦаловал ня знаю чью.Думал: в юбке розовой.А это пень бярёзовый!

Нина распахнула горящие глаза, обожгла жаром мужа и приняла вызов:

Я на пенсию пошла,В крепдешин оделася.Руки-ноги отдохнули —Любви захотелося!

Пал Палыч крякнул, рассёк, подавшись вперёд, носом пространство и шлёпнул рукой по столу:

Я на пенсию пошёл,Во костюм оделся.Руки-ноги что-то ломит,Хер куда-то делся!

– Всё, ня буду больше. – Нина обмахнула разгорячённые щёки салфеткой, на лице её гулял праздник.

Пётр Алексеевич с восхищением смотрел на хозяйку – за годы знакомства в такой полноте чувств Нина предстала перед ним впервые. Определённо в юности она не была похожа на тех девочек, что сжимают кулачок в ожидании, когда от слов признания мальчик перейдёт к действиям и попробует её обнять, или взять за плечи, или что там ещё делают мальчики, когда у них выходит запас лирических объяснений. Да и теперь жизнь явно не держала Нину на сухом пайке желаний. Какая тут «верёвочка», какое «повешусь»? Что за фантазии?

– За нас! За жизнь! За охоту! – воззвал Пал Палыч и поднял рюмку.