Игры над бездной

Не расслабляться, приказал себе Дальский. Еще ничего не кончилось. Затишье ложное, члены Совета впервые за два года собираются вместе, смотреть друг на друга будут с подозрением, и не зря… Два года назад, сразу после Катастрофы, в Городской Совет вошли самые влиятельные и богатые люди Харькова. Владельцы пищевых фабрик, электростанции, водопроводных и канализационных сетей… И было их поначалу ровно тридцать человек. Плюс господин председатель Городского Совета. В первые же месяцы началась грызня: двое умерли от яда, трое взорвались, одного зарезала любовница. В течение года к праотцам отправились одиннадцать уважаемых и богатых людей Харькова. Потом то ли члены Совета стали осторожнее, то ли научились договариваться друг с другом без членовредительства, только больше никто не умирал. Но и видеться господа члены Городского Совета перестали, обходились переговорами через Сеть или по телефону.

И вот теперь, по поводу преодоления кризиса, они решили собраться под одной крышей.

– Как бы чего не случилось, – пробормотал Дальский. И поправил себя: – Кое-что обязательно случится, важно, чтобы не случилось чего-нибудь непредусмотренного.

Уже спускаясь в лифте, Дальский спросил у Максимки, вместятся ли посетители в бокс.

– Утрамбуем, – пообещал Максимка и поднял сжатые кулаки. – Лично займусь.

Перед боксом были только два охранника, которые, увидев Максимку, скромно отошли в сторону. Дальский уже хотел связаться с Ингой, как звякнул сигнал у большого лифта, двери разъехались, и господа члены Городского Совета вышли на площадку перед боксом. Без охраны. Телохранители остались наверху, чтобы заодно и перекусить, пока есть время.

Никто не стал здороваться с Дальским, с ним они за сегодня успели переговорить по нескольку раз, только Савватеев подошел к Прохору Степановичу, с чувством пожал руку и шепнул на ухо, что хоть он всегда высоко оценивал Дальского, но не ожидал такой оперативности.

– Я уж думал – задница, – шепотом добавил Савватеев, оглянулся на двери бокса и спросил: – Он там?

– Там, – позволил себе улыбку Дальский.

Он не любил Савватеева, знал, что этот «протеиновый король» давно метит на пост председателя. И не потому, что это приносило какие-то реальные дивиденды, вовсе нет. Савватеев любил быть самым главным. Синдром Цезаря, как однажды сказал Леший. Лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме. У Савватеева были все шансы занять высший пост в городе, но, на его беду, сам Дальский страдал этим синдромом в еще более тяжкой форме.

Рано или поздно все равно придется выяснять, кому суждено быть Цезарем. Сенат пока поддерживал Дальского. Хотя, при случае, каждый наверняка был готов попотчевать Прохора Степановича и кинжалом.

– Леший находится здесь! – провозгласил Дальский.

– И какой он? – спросил Берг. – Внешность какая?

– В какой умер. Внешность сотрудника Службы Безопасности Шрайера, – громко ответил Фрейдин. – Настоящий Шрайер находится в соседнем боксе, на всякий случай, для особо недоверчивых, мы привезли его тело из моего офиса. Вот, можете взглянуть.

Дверь бокса номер два отъехала в сторону, из нее потянуло холодом.

– Не стесняйтесь. Проверка – не из-за недоверия, а для уверенности, – Фрейдин подошел к открытой двери, нашарил за ней выключатель – вспыхнула под потолком лампа. – Только быстрее, пожалуйста, я – негр, мне – холодно.

Первым к открытому боксу подошел Савватеев, заглянул. Голое тело лежало на пластиковом столе посреди бокса. На белую кожу и рубцы, оставшиеся после вскрытия, уже осел иней.

– Замерз, – прошептал Савватеев.

– Вторые сутки на морозе, – пояснил Фрейдин. – Кто-то хочет поковырять?

– А можно и другие двери открыть одновременно? – Савватеев оглянулся на шефа Службы Безопасности. – Не подозрительности ради, а уверенности для?

– Пожалуйста.

Открылась и дверь бокса номер три. Зажегся свет.

На пластиковом столе лежит тело, близнец того, что во втором боксе. Только еще в одежде и не замерзло. Инея нет. Это и понятно, совсем недавно привезли.

– Любуйтесь, сверяйте, вникайте. На стене – картинка, съемки скрытой камерой момента смерти. Все честно.

На стене зажегся экран.

Комната с серыми стенами без окон. Входит Шрайер, то есть Леший в личине Шрайера. Что-то говорит. Долго говорит. Подходит к седому старику…

– Это не цыганский барон, часом? – удивленно спросил Саракоглу. – Роман?

– Он. Мы с ним договорились – он нам Лешего, мы ему жизнь. Ему и его людям.

– Странно, а я думал, что он уже подох… Не пережил Катастрофы и пожара, – пробормотал Саракоглу. – Живучий… Чем он этого?..

– Лешего? – усмехнулся Максимка.

Он понял, что господа вовсе не стремятся называть Лешего по имени… по кличке, которую тот сам себе присвоил. Чтобы не накликать, наверное.

– Лешего барон попотчевал контактным ядом. Он даже испугаться, наверное, не успел. Не понял, что его переиграли…

– А почему не снотворное? Что-нибудь помощнее? – продемонстрировал свою независимость и критический склад ума Савватеев. – Чтобы поговорить…