Игры Немезиды

Кресло-амортизатор крепилось к палубе толстой сталью и усиленной керамикой — так, чтобы приложенная в любом направлении сила пришлась на одну из ножек. Любая подпорка могла бы сойти за монтировку, но кресло никак не скрутить и не отломать. Так что не выйдет. Ящики сделаны из металла потоньше, примерно такого же, как и защёлки. Она выдвинула их насколько могла, в поисках идеи изучила конструкцию крепления и швы, где металл был согнут. Ничего подходящего.

Крошечный чёрный пальчик декомпрессионного блока она сунула за пазуху, чтобы тут же бежать, когда подвернётся случай. Наоми чувствовала, как ускользает время, секунда за секундой, а решение не находилось. Она должна найти способ. Найдёт. «Четземока» совсем рядом, но всё ещё слишком далеко.

Что если не пытаться выбраться, когда уберут трос? Если выскользнуть сейчас и спрятаться там, пока не разделят корабли... Или добраться до оружия, может, найти мех-ремонтник, чтобы заменить им скафандр... или такой, который так быстро прорежет переборки, что никто не успеет выстрелить ей в затылок...

— Думай, — сказала она себе. — Не хнычь и не отвлекайся. Думай.

Но в голову ничего не приходило.

Наоми спала урывками, всего несколько минут — боялась проснуться и обнаружить, что «Четземока» исчез. И она лежала на полу, сжимая руками основание кресла-амортизатора, чтобы рывок разбудил её, если корабль начнёт движение.

Что бы сделал сейчас Алекс? Амос? Джим? И что делать ей? Она не могла придумать. Впереди ждало отчаяние, темнота, ощущение огромного провала — но почему-то не приходило. У неё были все основания сдаться, но она не сдавалась. Место отчаяния занимала уверенность, что если тёмные мысли вернутся, против их силы у неё не будет шансов. Как ни странно, это даже успокаивало.

Когда она постучала, чтобы выйти в туалет, дверь отворила Сарта. Впрочем, это было неважно. Она провела Наоми по коридору и подождала снаружи. Ничего полезного в туалете не находилось, но Наоми тянула время — вдруг придёт вдохновение. Зеркало из полированного сплава, встроено в стену. Бесполезно. Вот если бы разобрать вытяжной насос...

Снаружи за дверью послышались голоса. Сарта и кто-то ещё. Слишком тихо, слов не разобрать. Наоми вымыла руки, бросила салфетку в утилизатор и вышла в коридор. Прямо на неё смотрел Филип. Там был её сын, а она не узнала его голос.

— Филип, — сказала она.

— Кин передал, ты хотела со мной говорить, — в словах Филипа звучали и вопрос, и утверждение.

— Серьезно? Очень любезно с его стороны.

Она колебалась. Руки так и чесались от желания добраться до скафандра, но в глубине сознания что-то твердило — если они будут думать, что ты жива, они пойдут за тобой. На лице Филипа отражались и гнев, и робость. Кин уже решил, что она готова покончить с собой. Потому и прислал Филипа.

Ей стало не по себе, прежде чем она сама успела понять почему. Если и Филип так решит, то когда Наоми исчезнет, её сын придёт к Марко, подтвердит, что мать думала о суициде, и тому будет легче поверить. И может, они даже не станут проверять, не пропал ли скафандр.

— Ты хочешь поговорить здесь, в коридоре? — губы отяжелели, говорить было трудно. — Я знаю местечко поблизости. Не очень просторное, но нас никто не услышит.

Филип кивнул, Наоми развернулась и пошла по коридору, Сарта и Филип за ней. Она мысленно повторяла слова своей роли: «Я так устала, что хочу одного — только бы это закончилось», и «То, что я для себя решила — не твоя вина, я просто не могу больше этого вынести». Есть тысяча способов убедить его, что она готова умереть. Однако под всем этим в душе росла тяжесть. Безжалостная, холодная манипуляция. Он ведь её ребёнок, её потерянный сын, и она собирается его использовать. Солгать ему так достоверно, чтобы то, что он скажет Марко, не отличалось от правды. Так, чтобы когда она скроется на «Четземоке», они решили бы, что она убила себя, и не пошли вслед за ней. Пока не станет поздно её ловить.

Она должна это сделать. Должна. Должна.

В каюте она села в кресло поджав ноги. Он прислонился к стене, губы плотно стиснуты, подбородок вздёрнут. Интересно, о чём он думает? Чего хочет, чего боится, что любит? Спрашивал ли его об этом хоть кто-нибудь, размышляла Наоми.

Я не могу больше этого выносить, думала она. Просто больше не могу.

— У тебя всё в порядке? — спросила она.

— Почему бы нет?

— Не знаю. Я беспокоюсь о тебе.

— Не настолько, чтобы не предавать меня, — сказал он, и сомнения отступили. 

Да, солгав, она предала бы его, и несмотря ни на что, она так не сделает. Хоть и могла бы. Она не отступала бессильно, просто решила — нет.

— Отправив предупреждение?

— Я посвятил свою жизнь Поясу, освобождению астеров. И после всего, что мы сделали для спасения твоей жизни, ты плюнула нам в лицо. Значит, ты любишь своего земного приятеля больше, чем близких, твой собственный род? Так?