Их было семеро…

Около восьми вечера Муха сообщил по рации, что объект вышел из отеля, спустился в бар «Бейрут» и занял тот же столик, за которым сидел вчера. Играет в нарды с каким-то греком, пьет местное сухое вино «паломино». Хорошо все-таки быть резидентом на Кипре. Но не всегда. Нынче, например.

Пришел Трубач, доложил: все в порядке, в гараже на другом конце Ларнаки взял напрокат фургончик, вроде уазовской «санитарки», подогнал к отелю «Малага».

Время еще было, вряд ли резидент выберется из бара раньше полуночи, поэтому пару раз проиграли ситуацию на пальцах, пытаясь понять, где могут быть слабые места. Артист даже заворчал:

— Все ясно, жеваное жуем! В Чечне так не просчитывали варианты!

— Отставить! — приказал я. — Просчитывали. Поэтому и уцелели. А здесь не Чечня!

— Про то и говорю.

— Здесь хуже. Там мы хоть знали, кто враг.

Артист промолчал и ушел в свой номер. Мне даже показалось, что он обиделся. Но когда минут через сорок он вновь появился в апартаменте «Зет», его было не узнать. Он был в тех же джинсах, в той же ковбоечке, расстегнутой до пупа, так же, как и раньше, причесан. Но вид у него был такой, что хотелось немедленно, без единого слова, врезать ему по морде, вбить вместе с зубами в пасть эту наглую усмешечку, самодовольную, хамскую. Мы уставились на него, как бараны. Он презрительно оглядел нас, цыкнул зубом и лениво спросил:

— Ну что, фраера, будем базлать или на дело бежим?

— Неплохо, — оценил я. — Но на тебе будет маска.

— Демонстрирую. — Артист отвернулся, напялил поросячью рожу, надвинул на глаза полотняный кепарик и вновь повернулся к нам. — Наводи, бугор, кому кадык вырвать?

И выщелкнул лезвие ножа. Причем нож держал не перед собой, как бандюги в фильмах, а в опущенной руке, словно бы прятал его до времени.

Док обошел вокруг Артиста, как вокруг памятника, внимательно его оглядывая, удовлетворенно заключил:

— Если бы я был Леонидом Давыдовичем из театра «Альтер эго», то сказал бы: верю.

— То-то! — ухмыльнулся Артист. Вышел на связь Муха:

— Объект взял вторую бутылку «паломино». В нарды больше не играет. Просто сидит, кайфует. Я взглянул на часы и поднялся.

— Пора!..

…И вот уже второй час мы с Трубачом лежим в апельсиновом саду, окружающем отель «Малага», и ждем, когда резидент какой-то там российской разведки Леон Манукян покончит, наконец, с «паломино» и отбудет в свой номер на заслуженный отдых. В саду тихо, лишь шелестит бриз в листве да позванивают цикады, словно пробуя голоса перед дружным всенощным хором. Музыка с набережной почти не слышна, зато сверху, с трассы, соединяющей Ларнаку с шикарным курортным Лимасолом, время от времени доносится шум машин. В свете фонарей белеют стены отеля, в половине номеров то ли никого нет, то ли уже легли спать. Два окна в угловом номере на втором этаже тоже черны. Но я не стал бы клясться, что там никого нет. Как раз наоборот: там затаились Артист и Боцман, потеют в своих поросячьих масках и прислушиваются к фону в динамике рации. Еще час назад их тени скользнули по белой стене отеля, минуты две Боцману понадобилось, чтобы справиться с замком балконной двери, потом в окнах мелькнул отблеск карманного фонаря и тут же исчез. Порядок.

Трубач перекатился ко мне и сказал на ухо, показав подбородком куда-то вверх:

— Апельсины, а? Эдем! Мог ты себе такое представить? А запах, слышишь?

— Лавровый лист, — так же негромко ответил я.

— Точно. Вот бы набрать.

— На суп?

Трубач шумно вздохнул — как автобус, закрывающий двери.

— Приземленный ты человек! На венок!

И откатился на место.

Да, Эдем. И всего пару с лишним месяцев назад, в гари стылых пожарищ и приторном тлене Грозного, даже вообразить было невозможно, что есть на земле такие места и мы можем там оказаться. И все-таки оказались. Только не нежимся голыми в кущах, прикрываясь фиговыми листками, а пластаемся на земле, стирая муравьев, наползающих на шею и щеки. И слева на грудь давит рация, а в правое бедро воткнулась острым углом пластмассовая коробка электрошокового устройства вроде отечественного «Удара», только мощней на сколько-то тысяч вольт. И то не так, и это не так. А бывает ли вообще, чтобы все так?

Мои размышления о несовершенстве жизненного порядка прервал голос Мухи — такой громкий, что я поспешно выкрутил регулятор рации почти до нуля.

— Клиент отплыл, — сообщил Муха. — Как поняли?

— Понял тебя, — ответил я. — Всем. Оставаться на приеме. На связь выходить только в крайнем случае. Артист?

— Ясно.

— Муха?

— Ясно.

— Док?

— Понял.

Чтобы создать у соседей по пансионату эффект нашего присутствия, Дока мы оставили в моем апартаменте перед орущим телевизором, настроенным на канал «НТВ плюс». «НТВ плюс» транслировался со спутника на Израиль, но и на Кипр сигнал доходил. Поэтому ответ Дока прозвучал, как из комнаты, наполненной собравшимися на вечеринку гостями.

— Конец связи, — сказал я и выключил рацию.