— Не только это, — возразил я. — Какую информацию он передавал Вологдину? По чьему приказу? Что он знает о нас? От кого? И так далее.
В общем, у нас накопилось вопросов к резиденту. И не с руки было ждать, когда он снова выйдет с нами на связь. Да и не скажет он ничего, если просто спросить. Если мы хотели получить убедительные ответы, нужно было облечь вопросы в убедительную форму. Поиском этой формы мы с Доком и занялись, ожидая, когда появится еще одно дитя новой России — Олег Мухин и сообщит, удалось ли ему засечь резидента в баре «Бейрут».
На безмолвном экране телевизора по-прежнему яростно размахивали руками и отпихивали друг друга от трибуны киприотского р
— Выключи, — кивнул я Доку.
Экран погас. Что было дальше, мы и так знали — толкались вчера среди зевак, когда в пансионат нагрянула полиция и телевизионщики. Допрашивали Анюту, соседей Вологдина, других постояльцев. Все в один голос твердили, что человек был спокойный, вежливый, не напивался и женщин не водил. Ни к кому из нас с расспросами не приставали — мы вселились на следующий день после исчезновения Вологдина.
Во всем этом важно было только одно: имя полковника попало в СМИ и о нем чуть раньше или чуть позже станет известно в Москве. Как на это отреагирует Москва? Тут гадать было нечего, оставалось лишь ждать. И постараться высеять эту реакцию из хаоса жизни. Не оказаться в положении бедолаги, который воззвал ко Всевышнему: «Дай знак мне!» — и тупо вслушивается в крик чаек, гудки теплоходов и шелест дубовых и пальмовых листьев, не подозревая, что это и есть явленный ему знак.
Появились дети новой России — Артист, Боцман и Трубач, с мокрыми волосами, оживленные после ночного купания и кобеляжа вокруг Анюты. Ближе к полуночи явился и Муха.
— Нормалек, — сообщил он. — Вычислил. Не матерился, трубку не швырял, положил аккуратно. А потом взял три двойных коньяка, слил в один стопарь и прямо у стойки засадил без закуси. Бармен даже ахнул: «Браво, Леон!» Лет сорок пять, толстый, усатый, похож на армянина, — продолжал Муха. — Свободно говорит по-гречески и по-английски. Живет один в отеле «Малага», это по нашей улочке, четыре квартала вверх. Номер на втором этаже, в два окна. Один вход из отеля, второй снаружи, по лестнице на балкон. Я почему знаю? Он сначала торкнулся в отель, там было заперто, пошел по лестнице, долго возился с ключом. Вот тут матерился.
— Он тебя не заметил? — на всякий случай спросил я.
— Куда ему! Он так набрался, что вышагивал, как памятник самому себе!
Тут же на листке Муха набросал план: отель, сад, парковка машин, подъездная дорога. Утром проверили: все сошлось. Пока резидент отмокал в море, Док зашел к хозяину отеля и, прикинувшись новым русским, утомленным «Плазами» и «Шератонами», изъявил желание снять в этом тихом отеле угловой номер на втором этаже, с выходом в апельсиновый сад. Но выяснилось, что этот номер месяц назад занял бизнесмен из Никосии господин Леон Манукян, оплатил его до сентября и вряд ли он согласится переселиться даже в двухкомнатный апартамент за те же деньги, так как этот номер ему тоже очень понравился и он даже ждал полторы недели, пока он освободится.
Так-так. Месяц назад. Ждал. Чем ему, интересно, так показался этот номер?
Для задуманной нами комбинации нужны были две маски типа «ночь» или хотя бы вязаные шапочки, дырки для глаз сами проделали бы. Но ни в одной лавке на набережной таких шапочек не нашлось, не сезон для шерстяных вещей. Пришлось купить две поросячьи маски из папье-маше. Прикинули. Ничего, не хуже «ночи». Жутковатое зрелище: две розовые неподвижные свинячьи хари на лицах убийц. Только бы этот Леон не набрался сверх меры, а то решит, что у него приступ белой горячки, и переполошит весь отель. Значит, первым делом нужно будет заткнуть ему рот.