Она методично собирала себя из найденных в парке осколков, и теперь вела себя как цельный и организованный человек, но ее беспокоила прочность этой конструкции. У нее никогда не было длительных отношений, и она не знала, какие психологические испытания они таят в себе. Сам того не желая, Томми мог ее сломать, как ребенок способен беззлобно раздавить лягушку, которую кладут ему в руки. Анита любила Томми и боялась его.
К тому же эта проклятая псина с мрачной мордой и протезом, которая, казалось, видит тебя насквозь и знает, чего ты сто́ишь. Анита понимала, что это нерационально, но была убеждена: Хагге точно знает, что она из себя представляет, и это было ей отвратительно. Отвратительно, что ее раскусили. Отвратительный пес.
Вот какой была ситуация Аниты, когда она вопреки своим принципам немного выпила днем, а потом открыла дверь и впустила в свою жизнь Томми и Хагге.
5
– Ну вот, – сказал Томми. Он поставил Хагге на пол и потирал руки, а пес дополз до входной двери и улегся так, что нос почти касался ее.
– Ну да, – ответила Анита, и Томми обнял ее, но объятие вышло скорее формальным, чем нежным.
– Чемоданы в машине, – сказал он. – Корзина Хагге тоже. Где можно ее поставить?
В глазах Аниты промелькнула паника, и она оглядела продуманно обставленную квартиру.
– Он будет дуться, пока мы не разберемся с корзиной, – разъяснил Томми. – Ему нужно свое место.
Только в этот момент его осенила мысль, насколько абсурден весь проект. Корзина Хагге – еще полбеды, а он сам?
Томми охватила легкая клаустрофобия, словно стены квартиры Аниты, которая всегда казалась ему уютной, смыкались вокруг него и из-за этого становилось трудно дышать. Рептильный мозг кричал:
– Хочешь кофе? – спросила Анита. – Может, виски? Знаю, еще рано, но…
– И то и другое звучит отлично, – ответил Томми. – Надо только…
Мозг ящерицы победил. Хвост забился между ног, когда он открыл дверь. Хагге пулей вылетел на лестницу, барабаня протезом по бетону. Когда Томми открыл дверь на улицу, Хагге побежал к машине, многозначительно глядя на нее.
Томми был близок к тому, чтобы действительно сесть в машину, уехать и никогда не возвращаться. Он
– Потом найдем место получше.
Он развернулся, чтобы отправиться за чемоданами, и в этот момент и Хагге, и Анита посмотрели на него взглядом, означающим:
– Выпьем, – сказал Томми, – за начало совместной жизни.
– Выпьем, – ответила Анита и наконец улыбнулась.
Они пили молча, и в пространство вокруг них, казалось, просочилось умиротворение. Теперь все было как обычно. Можно обсуждать фильмы Хичкока или еще что-то, что они увидели, прочитали или подумали. Томми собирался сказать что-то о виски, но вдруг краем глаза увидел свои чемоданы: они смотрели на него по-бычьи, с пассивной агрессией.
– Моя одежда и вещи, – начал он. – Где я буду их хранить?
– Я об этом не думала.
– Не думала?
– Нет.
– А о чем ты думала?
– В смысле?
– Ты не думала, где поставить корзину Хагге, не думала, где я буду хранить свои вещи, а о
– Да я вообще не думала.
– Потому что не хочешь об этом думать? Потому что вообще не хочешь всего этого?
– Этого я не говорила.
– Нет. Но так кажется.
– Не стоит злиться.
– А что мне делать? Может, радоваться?
Повисла тишина, они выпили еще. Томми чувствовал, как пространство между ними наполняется ядовитыми газами, пока они укрываются в собственных окопах. Не на это он надеялся. Он представлял себе возвращение домой, а вместо этого угодил на войну, которой ему и так хватало в повседневной жизни.
– Я хотела проводить время вместе, – сказала Анита. – Чтобы ты все время был здесь. Но чисто практически я не смогла…
– Знаешь, что я думаю? – ответил Томми. – Я думаю, ты подсознательно видишь во мне собаку. Что я буду здесь, но не стану предъявлять никаких человеческих требований.
– Это было жестоко.
– Жестоко – так себе аргумент. Но я принимаю его. Если ты хотела держать меня здесь как собаку, могла бы хотя бы найти место моей корзине.