Илион. Город и страна троянцев. Том 1

Точно так же, как в Беотии Деметре давали эпитет Микалессия, «мычащая» (производное от μυκασθαι) [1315], из-за того, что она имела облик коровы, так же и в долине Аргоса название Микены, производное от того же самого слова, дали городу, который более всего славился культом Геры, и это можно объяснить только тем, что она имела форму коровы. Я могу здесь упомянуть, что гора и мыс, лежавшие непосредственно напротив и в ближайшем соседстве с островом Самос, который славился своим культом Геры, именовались Микале [1316].

Рассмотрев длинный ряд доказательств, конечно, никто ни на мгновение не усомнится, что гомеровский эпитет «волоокая» ( βοωπις) доказывает, что некогда Гера изображалась с коровьей головой, точно так же, как эпитет Афины у Гомера «совоокая» показывает, что некогда богиня изображалась с лицом совы. Однако в истории этих эпитетов можно, очевидно, проследить три стадии, в ходе которых они имели различное значение. На первой стадии появилось идеальное понятие и произошло наименование богини, и в этом наименовании, как справедливо заметил мне мой досточтимый друг профессор Макс Мюллер, эпитеты были метафорическими или идеальными; то есть естественными. Гера (Ио), как богиня луны, получила эпитет из-за символических рогов луны-полумесяца и темных пятен на ней, которые напоминают лицо с большими глазами; в то время как Афина, как богиня зари, несомненно, получила эпитет «совоокая» (

γλαυκωπις), который говорил о свете наступающего дня, поскольку γλαυκός – это одна из форм λευκός, прилагательного от λύκη, по-латыни lux

[свет].

На второй стадии эти эпитеты божеств были представлены идолами, в которых первоначальное метафорическое значение было забыто, и эпитеты материализовались в коровью голову Геры и совиное лицо Афины; и я осмелюсь утверждать, что нельзя назвать такие женские фигуры с коровьими и совиными головами другими эпитетами, нежели βοωπιςи γλαυκωπις. Слово πρόσωπον, обозначающее лицо, которое так часто используется у Гомера и которое, возможно, тысячелетиями старше поэта, никогда не встречается в составных словах, в то время как слова с суффиксом -ειδης относятся к выражению или сходству вообще. Так, если у Геры был эпитет

βοοειδής, а у Афины – γλαυκοειδής, то под этим мы должны понимать не что иное, как то, что первая имела образ и внешний вид коровы, а вторая – совы. Ко второй стадии принадлежат все доисторические руины Гиссарлыка, Тиринфа и Микен.

Третья стадия в истории двух эпитетов наступает после того, как Гера и Афина теряют свои коровьи и совиные лица и обретают лица женщин, и после того, как корова и сова становятся атрибутами этих богинь и, как таковые, начинают представляться рядом с ними, а βοωπιςи γλαυκωπις продолжают использоваться как эпитеты, освященные вековой традицией и, возможно, означающие «большеглазая» и «совоокая». К этой третьей стадии принадлежат эпические песни Гомера».

Здесь я могу добавить то, что написал г-н Франсуа Ленорман [1317]

касательно моего объяснения γλαυκωπις как эпитета Афины:

«Изображения с совиными головами, которые Шлиман видит у идолов и на вазах Гиссарлыка, представлены у него как тип изображения Афины Илионской, богини—покровительницы города Приама. По его мнению, противоположному общепринятым представлениям, Афина γλαυκωπις первоначально была не богиней «с синими очами» цвета сияющего неба, которое она символизирует, но богиней «с совиным лицом» [1318*], точно так же, как Гера βοωπις стала богиней не с «большими глазами», широко открытыми, как у телки, а «с лицом коровы». Эта идея вызвала настоящую бурю. Некоторым людям показалось, что это – акт измены всей идее эллинства. То, что греки в какую бы то ни было эпоху могли представлять в своем воображении богов с головами животных, как в Египте и как у некоторых богов Азии, стало слишком большим шоком для предвзятых эстетических теорий о гении эллинской расы, который, как утверждали априори, мог допустить в некоторых фигурах смесь человеческих и животных форм, только всегда оставляя человеческой именно голову, благороднейшую часть тела, вместилище мысли. Я должен признать, что такой довод, взятый из области более-менее беспочвенной философии, очень мало меня убеждает; поскольку мне представляется, что он должен отступить перед лицом археологических данных. В идее о первобытной Афине с совиной головой и Гере – с коровьей головой, как у египетской Хатор или как некоторые изображения сиро-финикийской Астарты, нет ничего такого, что могло бы меня шокировать или казалось бы мне невозможным. Действительно, в представлении о том, что такие эпитеты, как γλαυκωπιςили βοωπις, относятся скорее к внешнему виду лица, чем к глазам, есть некоторая филологическая трудность. Однако мне кажется, что трудность эта преувеличенная и что, например, когда Эмпедокл в знаменитых стихах называет луну γλαυκωπις, он имеет в виду вид лунного диска, а не глаз.