В дни, когда он, еще не зная ее и не помня их прошлое, исподтишка наблюдал за ней в библиотеке, мысленно сравнивал ее с цветком. Теперь же ему хотелось рассмеяться над своей наивностью. Цветок? Какой, к черту, цветок. Она была бурей, что поглощает тебя, и ты становишься частью урагана. Она окутывает тебя, и ты понимаешь, что пропал.
– Конечно, не хочешь. – Он усмехнулся. – Дай угадаю: потому что здесь у тебя есть власть и могущество, о которых иные боги могут только мечтать. Здесь тебе поклоняются люди, которые страшатся смерти, а ее боится каждый.
– Разве это плохо? Ты ведь тоже мне поклоняешься.
Аид погрозил ей пальцем.
– Не обольщайся.
Богиня засмеялась, и Аид с ужасом понял, что, если бы этот смех можно было записать на пластинку и проигрывать ее каждый день, он бы так и сделал.
– Да и потом… Куда я вернусь? Там, в мире университета и людей, я мертва. Я сделала свой выбор.
Аид опустил голову.
– Тебе жаль это слышать?
– Нет, – признался он. – Мертвая или живая, ты все равно – моя.
– Знаешь, что тебе на это сказала бы Гестия?
– «Какая-то нездоровая фигня», – процитировали они в унисон.
Она снова рассмеялась. Этот смех был как весна, как шумные воды половодья, быстрые, опасные, счастливые.
Смех был живым.
Она не просто победила смерть. Она ее обокрала, вырвала у нее жало. А смерть была и не против.
– Ты невыносима, – прокомментировал он, глядя на далекое черное зеркало реки и чувствуя умиротворение. И еще какое-то чувство, такое необычное, что хотелось разорвать голыми руками грудную клетку и вырвать оттуда сердце.
– Что сказать? Я такая, какая есть, Аид. И ты это знал.
– Конечно, знал.
– Еще властолюбивая, тщеславная, требовательная, ужасающая, напористая, вселяющая трепет, но ты же все еще считаешь меня привлекательной, да?
– Будь какой угодно, дорогая жена, – отвечал он, и это было правдой. – Между нами никогда не должно быть никаких запретов и раздоров. Будем властолюбивыми вместе. Я и сам могу быть жесток. Но ты это понимаешь, не правда ли? Ты достаточно умна. Я – существо требовательное. Я эгоистичен и крайне бессердечен. Но я – к твоим услугам. Только не оставляй меня, поклянись, что никогда не оставишь меня, и никто не будет стоять выше тебя. Забудь всех, не думай о них.
Наконец-то быть рядом с ней оказалось так странно и дико. Но ему это было нужно, он был зависим слишком сильно, в ней было все то, чего он когда-либо хотел, все, что мог забрать себе и оставить только для себя…
Персефона задумчиво разглядывала бледные тени мертвецов, бродившие по черному городу.
– Но ведь весна уже наступила, – промурлыкала она. – Люди там, наверху, ждут меня. Разве я могу оставить их? Я ведь очень добрая богиня.
– А разве пристало жене перечить мужу? – передразнил ее Аид.
Персефона картинно возвела руки к темному своду подземного неба.
– Уже и пошутить нельзя!
– Несмешная шутка, вообще-то, – проворчал Аид.
– Тогда почему же я улыбаюсь?
Он прикрыл глаза, наслаждаясь звуками ее голоса.
– Я-то надеялся, ты поможешь мне с ремонтом, или что там делают нормальные пары, когда обустраивают семейное гнездышко. Я только выбрал, где тут повесить плазменный телик…
Она ахнула:
– У тебя правда появилось чувство юмора или мне показалось?
– Вроде того. – Он посерьезнел. – Вообще-то, я мог бы тебя не отпускать.
– Вообще-то, нет, не мог бы.
– Но я бы мог попытаться. Я ведь только тебя нашел. Соблазн велик.
– Тогда все боги встанут на сторону моей матери. Она же ждет меня каждую весну…
– Твоя амнезийная матушка выращивает огурцы за целую вселенную отсюда и еще не скоро сюда доберется. Никто не заметит твоего отсутствия.
– Кто-то точно заметит. – Она упрямо вздернула подбородок. – Например, те, кто умрет от голода из-за погодных аномалий.
– Мне же от этого лучше. Больше молитв и жертвоприношений. Хотя, если, конечно, твоя мать прикажет…
Она лукаво улыбнулась.
– А если я прикажу?
– Если попросишь.
– Тогда, – не вставая с места, Персефона слегка нагнулась к его трону, и ее темные глаза загорелись, – пожалуйста.
Пальцы Аида сомкнулись на ее запястье, лежащем на подлокотнике трона.
– Я вернусь. – Она поднялась на ноги. Ее платье зашуршало, становясь ярче, переливаясь, как цветущий луг. – Ты даже оглянуться не успеешь.
Ее белокурые волосы пахли полынью и чем-то запретно-пряным – в них хотелось уткнуться, ощущая безбрежность самых светлых полей. Он видел в ней красоту, до которой ему раньше не было никакого дела.
– Не скучай, – попросила она, водя ладонями по его плечам. – Тут недавно приехал один певец, настоящая рок-звезда. Живой, представляешь? Сам к нам спустился, добровольно. Послушаешь его баллады, вспомнишь обо мне…
– Не выношу музыку, – сказал Аид, но не отстранился. С каждым прикосновением одеревеневшее тело становилось податливее.
– Гостя зовут Орфей. Ищет свою невесту. Наивный романтик! И у него такой очаровательный голос, а уж его глаза…
Она мечтательно вздохнула, и у Аида руки зачесались побыстрее выпроводить этого несчастного певца.
– Что ж, если он тебе так понравился, – он многозначительно откашлялся, – тогда, наверное, и мне надо с ним познакомиться.