Имя души

«Хватит, нужно идти на покой!», но воображаемый мной лётчик изо всех сил продолжал преодолевать потоки непокорённого ветра, заставляя машину змеем извиваться в воздухе, чтобы увернуться от сетей, разбросанных им.

Дариуль понял, как я проигрывал музыку, и дал мне знак быть готовым в любую секунду запустить последнюю песню. Для финала я выбрал один очень красивый саундтрек из одной полюбившейся мне в игры.

Снова в небо:

Сначала взлёт и сразу планирование от атак. В какой-то момент вражеские пули от лётчиков позади достигли цели, и самолёт начал снижение. Музыка затихает, а лётчик пытается снова поднять крылатую машину вверх, но она не слушается. Казалось — всё, в этот самый момент в землю врежется, но нет! Винт закрутился с новой силой и самолёт продолжает сумасшедшую погоню. Она переходит на новый уровень. Музыка усиливается — самолёт сбит и больше не поднимется. Печаль настигает, тоска по небу, желание вырваться и полететь дальше, но машина заглохла окончательно. Земля слишком близко…

Чувство мимолётно коснувшейся смерти и избавление от всей боли, которую можно почувствовать, прожив ещё немного, совсем близко. Но есть ещё шанс. Пружина под сиденьем ещё способна выстрелить, а значит и лётчика вырвать из того света. Он радуется, что смог выжить. Он готов к новым вылетам, к близости неба и воздуха, того же родного звука мотора самолёта.

Наш с Дариулем концерт на этом подошёл к концу, поэтому мы встали и отсалютовали по-ялийски. Тут я мысленно сообщил, чтобы это получилось синхронно. Слушатели тоже встали. Звук аплодисментов не становился тише. Он будто даже нарастал.

— Для вас сегодня выступал Дар-Silva’Уль’Руо… — сказал я громко, подставив магический рупор ко рту и перебивая рукоплескания.

— И Девятый Гнису Фура, — продолжил Мудрец.

«Ага, девятый с половиной», — подумал я шутки ради, но промолчал.

* * *

О, Андрей, не представляешь, на сколько ты сейчас прав! Между прочим, уже в разработке «Королевский Медведь», рассказывающий как раз о том, кто был до него на самом деле.

* * *

Без понятия, сколько бы ещё продолжались рукоплескания, но я снял усилители, убрал экран позади, пафосно махнув рукой, от чего стало темнее, и начал медленно отходить назад в туман, который сам же и создал.

Погода тоже немного испортилась, и облака закрыли светило. Воспользовавшись этим, я начал сгущать темноту вокруг сцены, чтобы мы с Дариулем смогли ретироваться. Так сказать, уйти по-английски (Теперь должно прокатить). Он оказался не против, поэтому, когда туман рассеялся, наш след простыл. А через минуту я уже спешил с подсунутым мне ялом письмом-билетом для капитана корабля. На разговоры и долгие прощания времени не осталось.

Настроение у меня поднялось до небес, поэтому я пулей метнулся к порту, провожая улочки, которые видел лишь несколько раз. Услышав звук плескающейся воды, я прибавил скорости. Там, в порте не возникло сложностей с капитаном, и он с радостью взял меня на борт неприметного корабля полностью дымчатого цвета. Издалека такой можно заметить разве что в солнечную погоду, а если на море пасмурно, вряд ли кто-то увидит его до того момента, как окованный на конце бушприт проткнёт борт неприятеля. Орудий на нём тоже оказалось немало — ряд на палубе и ряд в борту.

Глава 17

Волны и туман

Как бы так описать первые четыре дня пути? Если лаконично — скукота, но, если вдаваться в подробности, так может пройти ещё дней шесть. С таким ветром как раз, к тому моменту мы и прибудем на острова. Смотря вдаль, на морскую гладь, я вздыхал каждый раз, когда вспоминал, как мы мчались с Горпасом над водой. Господи, и чего я так боялся? Нет, чтоб наслаждаться полётом! Проклятие.

Вдыхая морской воздух, я не находил себе места: то там постою, то сям. В один день даже нашёл местечко на корме, где ходят меньше всего и взялся махать мечом, но тут же прибежал какой-то алин и попросил так не делать. Разумеется, он знал, что мой ярлык выше, однако я здесь был лишь пассажиром, а морской закон таков, что капитан — судья, свящённик и палач в одном лице, а команда — его исполнительная власть.

Близился четвёртый вечер на море, солнце ещё припекало, но уже ослабляло свои лучи. Морской пейзаж сменялся морским же пейзажем, но чуть затемнённым, а шум волн на стóле въелся в сознание, что казался тишиной, на фоне которой раздавались крики и топот палубщиков.

Вздохнув, я хрустнул затёкшей шеей и отвернулся. Море больше не манило взгляд, как прежде. С досадой в душе от того, что плыть ещё долго, я пошёл в каюту, но неожиданно услышал предупредительный крик от наблюдающего — яла в «вороньем гнезде»:

— Небо — слева по борту!