Имитация. Явление «Купидона»

Да, кстати, вторым подарком стало разрешение Логана покинуть «замок Дракулы» и переехать в пентхаус, который находился в пятнадцати минутах от офиса. Но, разумеется, этот кусок свободы был лишь иллюзией. Я прекрасно знал, что за мной ведется круглосуточное наблюдение, но был рад даже видимости независимости. Меня огорчало одно — я не мог общаться с Джошем так часто, как раньше. За пять лет мы сроднились, прикипели друг к другу. Я понимал его без слов, и мне никогда не было скучно в его компании. Душа Джоша, его мысли, его улыбка — были невинны. Если бы я мог забрать его, то сделал бы это, но Аннабель проявила завидное упрямство, а Логан поддержал ее, и мне пришлось отступить. Нет, не гребаное благородство заставило меня потребовать доверить мне заботу о Джоше. В пентхаусе было достаточно комнат, в которых разместился бы Джош и его сиделка и еще целое отделение врачей и массажистов. Он не стал бы для меня обузой. Напротив, рядом с Джошем я не чувствовал острого одиночества, которое преследовало меня почти постоянно. Когда я прощался с ним, он плакал, искренне, по-детски. Я обещал навещать его и держал слово, хотя свободного времени на первых порах у меня было не так уж и много. В выходные я часто брал его с собой на прогулку по паркам города, возил по музеям и набережной Миссисипи, я показал Джошу небоскреб, в котором располагался мой офис, на что он равнодушно повел плечами. Джош мог часами рассуждать о творчестве Байрона, но ничего не понимал в бизнесе. И хотя не все его слова я мог разобрать с первого раза, основную мысль я улавливал. Джош сильно заикался и не выговаривал множество букв, а когда волновался, начинал нечленораздельно мычать. Мне же Джош доверял полностью и чувствовал себя расковано и легко в моем присутствии. Он был мечтателем, вечно-юным мечтателем… Светлым, чистым, по-своему очаровательным. Иногда я завидовал ему, его неспособности осознать, в каком мерзком мире мы существуем и способности радоваться каждому дню, каждой приятной мелочи всем сердцем. Даже его необычные рисунки были красочными и яркими, наполненными насыщенными радужными оттенками и каким-то своим неуловимым чарующим смыслом. Многие из цветастых психоделических работ Джоша украшали стены в моей квартире. И, что удивительно, когда я смотрел на них, оставаясь один, мне становилось спокойно и легко. Иногда я позволял своему сознанию вырваться из привычной тюрьмы с жесткими правилами и вернуться в прошлое, к тлеющим воспоминаниям о счастливых днях.

Сейчас один из таких моментов. Раскинувшись на своей королевских размеров кровати, я курю, сбрасывая пепел в пепельницу на прикроватной тумбочке, смотрю на мазки золотого и зеленого, сливающегося в закрученные спирали на белом холсте. И оказываюсь… в заснеженном саду на заднем дворе дома Спенсеров.

Начало января. Мне шесть. Всю ночь шел снег, валил огромными хлопьями, и к утру все вокруг было припорошено белоснежными пушистыми сугробами по щиколотку. К обеду потеплело, и снег стал липким. Вернувшись из школы, я начал катать снеговика на заднем дворе. Мама время от времени выглядывала из окна, проверяя на месте ли я. Я лепил второй комок, когда с работы вернулся отец.

Я радуюсь, бегу к нему навстречу. Он серьезный, задумчивый, но улыбается, увидев меня, ловит в объятия и приподнимает. Потом резко ставит на снег и критически рассматривает мой «шедевр». Из дома, накинув пуховик, выходит мама. Она тоже немного странная. Они с отцом какое-то время смотрят друг на друга. Потом мама кивает, в ее глазах дрожат слезы, на губах появляется слабая улыбка. Я в недоумении перевожу взгляд с одного на другого. Я что-то не так сделал? — это первая мысль, которая приходит в голову.

— Ты уверена, — спрашивает отец. Ещё один короткий кивок. Счастливый возглас отца, и они начинаются обниматься. Сначала вдвоём, потом подключают меня к какому-то странному слезливому счастью.