Факел подношу к огнеприёмнику. Куда-то вверх побежала струя пламени, и вот над Москвой и миром в чаше стадиона вспыхивает огонь.
– …Олимпийские игры объявляются открытыми!
Звучит Гимн империи.
Маша поёт вместе со всеми. Я тоже шевелю губами. Всё равно не слышно никому. Но вот Машу я слышу очень хорошо. Ей нравится петь. Ей нравится Гимн.
Она поёт в полный голос.
Вижу в толпе господина Муссолини, который обхаживает приметную спортсменку из германской делегации. Где-то я её видел. Блин, да это же Лени Рифеншталь! Как причудливо тасуется колода истории.
Как тасуется колода!
Бенито Алессандрович может вполне снять эпохальную нетленку с Лени Рифеншталь в главной роли. Тем более что вряд ли в этой истории она снимет свой «Триумф воли».
Зато Бенито снял «Триста спартанцев».
Тут случился фурор. Среди публики появилась сама императрица Мария. Со своей спутницей, княгиней Емец-Арвадской, они вели перед собой на поводках своих каракошечек. И выглядели царица с княгиней просто невообразимо!
Дамы просто хватались за сердце от зависти, а мужчины от перспектив трат на своих дам.
Пурпурные и багряные «басилевсы». Шикарные кардиганы «От Натали». Необычные спортивные туфли. Защитные от солнца очки. Модные и изящные наручные часы.
Императрица шла гордо.
Это был её день.
По самый конец Великой войны получил я ранение в русинском Шарише[88]
. Ещё в госпитале в Прешове получил третьего своего Георгия и предложение пойти в школу прапорщиков, уже Словацкой армии. Там была большая потребность в кадрах, и моего образования, и боевого опыта должно было хватить. Язык тамошний схож с нашим, чуть не половина православные и вообще русинами себя кличут, так что освоился бы быстро. Но размышляя, я вспомнил моего командира по унтер-офицерской школе. Ротный меня там невзлюбил, и пришлось с опаской идти к более высокому начальству, я даже думал, что дисциплинарного батальона мне не миновать.Начальника команды мы знали мало. Слыхали, что офицерское звание он получил за храбрость и был награжден почти полным бантом георгиевских крестов. До войны он служил где-то в уланском полку вахмистром сверхсрочной службы. Мы его видели иногда только на вечерних поверках, говорили, что он болеет после тяжелого ранения.
К моему удивлению, я увидел человека с мягкими и, я бы сказал, даже теплыми глазами и простодушным лицом.
– Ну что, солдат, в службе не везет? – спросил он и указал мне на стул.
Я стоял и боялся присесть.
– Садись, садись, не бойся!.. Ты, кажется, москвич?
– Так точно, ваше высокоблагородие, – ответил я, стараясь произнести каждое слово как можно более громко и четко.
– Я ведь тоже москвич, работал до службы в Марьиной Роще, по специальности краснодеревщик. Да вот застрял на военной службе, и теперь, видимо, придется посвятить себя военному делу, – мягко сказал он.