Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России

Итак, не было легитимного занятия магистерского престола — был захват. Некоторые специалисты полагают, что в силу этого Павел I может быть сочтен великим магистром только de facto, но не

de jure.[32]

Я не разделяю этой точки зрения, но не могу не признать, что она серьезно аргументирована и что эта тема заслуживает отдельного подробного обсуждения. Морально решающим неизбежно является мнение, которого придерживается сам Орден. В то же время стоит вспомнить такую юридическую категорию, как «право завоевания». Этот привычный для средневековой практики термин действительно обозначает право, а не его отсутствие. Для нас, однако, важнее всего то, что Орден никогда впоследствии не объявлял павловские установления и пожалования недействительными.

Стоит вернуться к постановлению фон Гомпеша и Священного совета Ордена о принятии православных дворян. Это было осуществлением планов бальи графа Джулио Ренато (Юлия Помпеевича) Литты (брата нунция), разработанных с одобрения императора Павла. Речь шла не о даровании почетных кавалерств, не о формальной светской «унии» со структурой, фактически не входящей в Орден, а о некой «новой институции» внутри Ордена.[33] Решение было принято за несколько дней до захвата Мальты Бонапартом, и сведения о нем, судя но всему, не достигли Санкт-Петербурга. Взойдя на орденский престол, Павел решил осуществить реформу сам. В день своей интронизации он провозгласил основание «нового заведения» в Ордене для христианского дворянства Российской империи без конфессиональных ограничений. «Новое заведение» создавалось внутри уже существовавшего Российского великого приората.

[34] Поэтому в манифесте Павел I, действуя как император и как магистр одновременно, упомянул «новое заведение» как устанавливаемое именно «императорскою… властию»: основной целью манифеста было закрепление дарения, совершаемого Павлом-императором Державному ордену. Одновременно в манифесте подчеркивалось, что Павел «в новом качестве великого магистра» признает это императорское установление «за благо», утверждает его. Вскоре, однако, эта институция была выделена из старшего Российского приората. Новый императорско-магистерский манифест от 28 декабря окончательно оформил существование двух «заведений» ордена как двух параллельных великих приоратов — Российско-католического и Российского (межконфессионального).[35]

Последний отнюдь не был «православной ветвью ордена»; членство в нем было открыто для протестантов, христиан-нехалкидонцев и — в принципе — для католиков (последние, впрочем, имели свой собственный приорат и правом вступления в «повое заведение» не пользовались). Характерно, что и в преамбуле манифест от 19 ноября речь шла о «всего Христианства пользе».

Вопреки распространенному мнению, радикальные перемены, осуществленные под руководством Павла, не изменили монашеской первоприроды Ордена. Не следует преувеличивать и радикализм перемен, новизну «петербургских» установлений.

Так, кавалеры младшего Российского великого приората не приносили монашеских обетов. Высочайше утвержденные 15 февраля 1799 года «Правила для принятия дворянства Российской империи в Орден св. Иоанна Иерусалимского»[36] умалчивали об обетах вообще и о самой процедуре приема. Разумеется, это означало, что допавловские нормы остаются в силе. Однако как согласовать это со «светским» обликом межконфессионального приората?

Следует учесть, что эта «светскость» не была введена Павлом I. Практика личных и коллективных разрешений от целибата и от прочих обетов была установлена ранее. В частности, шесть первых командоров Великого приората Польши и сам великий приор получили от Папы Пия VI (16 июля 1776 года) разрешение от целибата. В свою очередь акт Пия VI санкционировал подобное пожалование великого магистра де Рогана от 7 мая 1776 года. Часть основателей Великого приората Баварии была в 1782 году освобождена от принесения обетов. Еще до вокняжения Павла эта привилегия толковалась Орденом как общая для англо-баварско-польского языка, в который входили и русские госпитальеры.[37] Поэтому, например, первый великий приор старшего (католического) Российского приората, принц Конде, был освобожден от принесения обетов по магистерскому акту от 1 июня 1798 года, без получения отдельного разрешения от папы. Это не было выражением нелояльности или независимости: предполагалось, что общее разрешение уже дано.