Императрицы

— Верно, Август, но прежде всего нужна справедливость. И в самой нелюбви не должно допускать клеветы. А то, подумай — Пугачевым готовы были заменить мудрую нашу государыню, Великую Екатерину!.. А то еще, что мне хорошо очень известно, — безродную, не помнящую себя, развратную девчонку готовы были проводить на Российский престол. А представь — удалось бы, расчленили бы, пораздавали бы Россию по кусочкам кому угодно. О, подлецы!.. Самоплюи!.. Ну вот, не будем об этом долго говорить. Ты, конечно, слыхал про героя нашего народного, богатыря русского, Александра Васильевича Суворова. Непобедимый наш герой! Весь свет его знает. Солдаты его обожают. Он совесть наша народная. В нем мудрость, любовь к отечеству и справедливость. Так вот он — совесть народная, чистая солдатская душа, которую нельзя ни в чем упрекнуть, весь устремление к Богу и правде, — когда входит в покои государыни, сейчас же отвешивает перед божницею три земных поклона, отобьет их, повернется к государыне и ей такой же, в землю лбом… государыня бросается к нему. «Помилуй, Александр Васильевич!.. Что ты делаешь?.. Разве можно так?..» Суворов встает с колен, почтительно целует ручку государыни и говорит: «Матушка!.. После Бога — ты одна моя здесь надежда!..» Ты думаешь, Суворов не знал ее, не понимал насквозь, не слышал всего того, что о ней болтают, а вот понял ее, не осудил, не подсмотрел в ее глазу сучка, но увидал только ее громадную, все покрывающую, все преодолевающую любовь к России. А преодолеть ей пришлось многое. О победах, о завоеваниях, о реформах ее говорить не стану — все это на виду у всех, а вот узнай хорошенько ту борьбу за власть, за право вести Россию по тому пути, по которому она вела, немногие это знают, ибо многое до времени скрыто от людей. Узнай ее всю, от раннего детства, узнай ее несчастливое замужество, послушай, как много ей пришлось перенести даже и унизительного, узнай ее твердость в решительные минуты, когда и мужчина растерялся бы, и я уверен, если ты все это выслушаешь, не станешь больше повторять легкомысленные сплетни и злобную клевету на величайшую в мире монархиню. Если хочешь, послушай, а я тебе все расскажу, как жила она, как формировалась из нее стальная, твердая, настоящая монархиня, государыня Божией милостью.

— Ну, как же не хотеть! Я за этим и в Россию приехал, я за этим к вам пришел, чтобы услышать правду.

— Так вот, садись удобней, мой рассказ будет долог, не один осенний вечер займет он.

Камынин со вкусом выпил большую дворцовую чашку чая, съел пирожное, тщательно утер рот, глубже уселся в большое кресло, откинулся на спинку, закрыл на мгновение глаза, чтобы лучше сосредоточиться, и начал спокойным, сытым, барским голосом…

Часть первая

Принцесса София Фредерика

I

Медлен, тягуч, но и в лютеранской печали своей торжествен звон колоколов кирки Святой Марии на главной штеттинской улице. Он отдается о каменные стены двух— или трехэтажных, скучных однообразных домов, летит к синему апрельскому небу и отражается о голубую гладь широкого Одера.

Жители Штеттина выходят на улицу. Они столпились возле лавки, где торгуют канатами, корабельными блоками, снастями, круглыми фонарями и тяжелыми медными компасами. Городок маленький, в нем живут тихо, мирно, дружно, патриархально и все каждому известно. И торжественный гулкий звон колокола говорит о том, что совершилось то, что со дня на день ожидалось.

— Ну что?.. Слава Богу?.. Все благополучно?..

— Да, жалко… Не мальчик.

— И сынка Бог даст… Люди еще молодые… А и девица, кто знает, может и какое счастье принесет!

К большому каменному дому президента Штеттинской торговой палаты фон Ашерслебена, где стоял командир Ангальт-Цербстского № 8 пехотного полка генерал-майор князь Цербст-Дорнбургский Христиан Август потянулись тяжелые кареты, запряженные парами и четвериками цугом. Городская знать съезжалась поздравить князя. Городской советник прошел пешком и пронес громадный букет бело-розовых тюльпанов. В доме внизу, в подвальном этаже, на кухне дружно стучали ножами. Двери второго этажа были раскрыты настежь, князь в высоком, волнистом парике на пороге принимал гостей и приглашал их в зал. Дам пропускали в наскоро убранную спальню княгини Иоганны, откуда еще не была вынесена родильная кровать и где пахло куреньем и лавандовой водой. В кресле с золотой спинкой, на подушке с кружевами лежала спеленутая девочка с розовым свежим лицом и косила маленькими узкими глазками на входящих дам.

Счастливая роженица в длинном шлафроке лежала на свежепостланной кровати и, улыбаясь, принимала поздравления.

Горничная с сердитым усталым лицом устанавливала в вазах принесенные цветы. Сладкий запах ландышей вытеснял запах лаванды, мыла и курений, лекарственный запах события.

Ребенок сморщил маленькое лицо и чихнул. Все умилились.

— Смотрите!.. Чихает!..

— Ach, lieber Gott!..[5]

В открытые окна солнце золотые лучи лило, с ними несся медленный, плавный звон с колокольни кирки Св. Марии.

— Бомм!.. Бомм!.. Бомм!..

…