Императрицы

Двадцать первого апреля (2 мая) 1729 года родилась будущая императрица всероссийская Екатерина Великая — принцесса Цербстская София-Августа-Фредерика.

Из скромной квартиры президента торговой палаты родители Софии вскоре переехали в казенную квартиру в Штеттинском замке на берегу Одера. С этим замком и были связаны первые, ранние, детские воспоминания маленькой Софии.

В большие многостекольные, в частом свинцовом переплете окна, на старые доски полов, изъеденные временем и жучком, с черными точками и линиями щелей, на каменные беленные известкой стены яркий падал свет. В комнатах тяжелая, грубая деревянная мебель, кресла, стулья, которые не сдвинуть маленькой Софии, длинные лавки и рундуки, окованные железом с тяжелыми замками. Двери из комнат выходили в длинный коридор. По нему было приятно бегать, испытывая с каждым днем крепнущую упругость маленьких ног и, отбившись от няни, добежать до страшной, таинственной двери, за которой начиналась неизвестность, куда запрещено было ходить. Там была лестница на башню.

Вдоль коридора — большие окна, за ними — узкая полоса берега, на ней сад, за садом Одер: лодки, баржи, галиоты, шхуны и шнявы — чужой и чуждый мир, куда ребенку так хотелось проникнуть.

В зале, с дубовым навощенным паркетным полом, по стенам висели портреты в темных тяжелых рамах.

Когда мать была свободна, София водила ее за руку от портрета к портрету.

На темном фоне резко выделялся белый парик, гладкий, с буклями у висков, бледное лицо, серо-синие глаза навыкате, темно-зеленый мундир с алым отворотом.

— Это, мама, кто?..

— Король прусский Фридрих… Папин начальник… Наш благодетель.

— А это?..

В черной сутане красивый молодой человек с печальным лицом смотрел из рамы. Мать Софии вздыхала.

— Это братец… Его нет больше. Он у Бога… Епископ Любский.

София, присмирев, тихо переходила к следующему портрету. Прелестная женщина с золотистыми волосами, с громадными голубыми глазами, с румянцем во всю щеку, с ямочками у углов изящного рта точно улыбалась навстречу ребенку. София знала, кто это, и сама говорила:

— Это — тетя…

— Да… Это твоя тетя, русская Великая княжна Елизавета Петровна. Она была невестой моего брата… И вот… Не судил Бог…

— А кто ее папа?..

— Император Петр Великий… Его войска стояли здесь в 1713 году…

— Ты его помнишь?

— Ну что ты!.. Да я тогда и не здесь жила. Я была тогда такая маленькая, как ты теперь. Мне рассказывали про него. Он был очень красив, громадного роста, он много путешествовал и был так силен, что мог руками разогнуть подкову. Он стал императором.

«Стал императором»… Это было загадкой для маленькой Софии. И годами потом она обдумывала и вникала в смысл этого слова. Когда ближе познакомилась с историей, когда отец, держа ее на коленях, вычитывал ей и объяснял историю римлян Корнелия Непота, как часто она спрашивала про дедушку Петра, как он стал императором…

Победами… Славою, умом, силою, красотою подвига. Вот как… Народ, сенат… провозгласили его императором всероссийским…

И во всем этом точно какая-то сказка. Эта сказка манила. Она заставляла ребенка думать о России, о русских.

Она их уже видела. Она слышала их говор, слушала их песни…

Весною, когда стает снег и Одер освободится ото льда, когда дни станут длинными и теплыми, в коридоре настежь открывали окна.

Из сада нежно, по-весеннему, пахло сырою землею, дерном, а днем, когда пригреет солнце, — фиалками. Тогда в саду работали русские пленные. Они ровняли дорожки, посыпали их желтым, речным песком, окапывали гряды и на длинных, деревянных носилках носили цветочную рассаду из парников. Немец садовник распоряжался ими.

София принесет из спальни подушку, положит ее на подоконник, обопрется на нее грудью и смотрит на Одер, в сад, на вечереющее небо, по которому золотыми полосами протянулись тучи, потом снова на Одер. В тихих водах отразились тучи, через них плывет лодка, переходит через них, и они колеблются в круглых белесых волнах.

В саду кончили работать. Под старым дубом русские собрались. Они смотрят на восток, где золотые тучи стали уже лиловыми, а небо зеленым. Запели…

София не музыкальна, у нее нет слуха, но это пение она готова слушать часами. Голоса сливаются в мощный звук и гудят, как орган в кирке. В пении что-то молитвенно-строгое, спокойное и… гордое. В нем — бескрайняя тоска и смелый, дерзновенный вызов.

Освещенные закатным солнцем лица поющих Софии хорошо видны. Девочка видит черные, русые и седые бороды и волосы, остриженные в кружок. Русские в длинных рубахах навыпуск, подпоясанных тесемками, ноги у них босые, запачканные черною землею, в белых, холщовых портах. Они и в неметчине остались русскими.

Из сада, где сильнее и душистее становился запах земли, и в зеленеющих ветвях звонко перекликались птицы, неслись чужие, непонятные слова песни:

Ах туманы, вы мои туманушки,Вы туманы мои непроглядные…Не подняться вам, туманушки,Со синя моря долой…