Императрицы

— О сем говорено было с Шуваловым после обеденного кушанья у него в доме, когда много всяких питий пито было и о здравии и за упокой… Известно, у пьяного на языке, что у трезвого на уме. Полагали такое действие возможным. Зане, очень уж Его Высочество наружу выставлять изволит свою любовь и преклонение перед немцами, и сие для государыни нож острый…

И опять замолчал Панин, с любовной грустью глядя куда-то мимо прелестных глаз Екатерины Романовны.

— Только вряд ли Ее Величество по теперешней ее слабости на то решится, — совсем тихим голосом добавил он.

Рассказ этот до некоторой степени успокоил Екатерину Алексеевну — высылка ей не угрожала, но сын стоял между нею и Российским престолом. И Шуваловы и Панины, оберегая планы, мысли и намерения государыни, никогда не согласятся на провозглашение ее императрицей.

Надо было искать других людей, менее искушенных в придворной политике, менее серьезных, но решительных и влюбленных в Великую княгиню все забывающею любовью.

X

Жизнь Великой княгини шла наружно все так же, как будто бы и пусто, между играми и разговорами с фрейлинами и кавалерами днем и картежной игрою с верными людьми вечером. Прибавились только сплетни-доклады Дашковой по утрам. Дашкова ходила по городу, по офицерским квартирам, по казармам гвардейских полков, бывала на гуляньях в Летнем саду и Екатерингофе, она вращалась в тех кругах, куда сама Великая княгиня попасть не могла. Она рассказывала, что говорят люди, подобные тем, которые некогда посадили на престол Российский ее тетку императрицу Елизавету Петровну.

Дворянство насторожилось и опасалось нового государя. Мягко стелет, да не пришлось бы жестко спать. Немцами окружен. В нем кровь Петра Великого и как бы не оказалось его же решительности. Он говорит много о вольности дворянства, как в Пруссии, да как бы после не пришла и вольность крестьянам — тогда дворянству конец. Из деревень и отцовских вотчин шли тревожные слухи. Простой народ волновался, шли разговоры о том, что скоро делить будут землю, людей на волю отпускать, а дворян уничтожать… Шли толки и о таинственном и непонятном «черном переделе»…

По солдатским кружалам, по царевым кабакам говорят, что будущий государь, мол, совсем немец, в прусском мундире ходит, орден лютого короля «Черного Орла» носит и похваляется-де, что всю армию под немецкую палку поставит. Дай Бог здоровья матушке царице, да что-то давненько она к нам, своим солдатушкам, не жаловала, так ежели что случится, нам надо своего дурно не отдавать и постоять за государыню Великую княгиню, она, сказывают, к русскому люду дюже ласкова…

— Это уже Орловы стараются, — говорила Дашкова, — вот вам преданные и притом же отчаянные люди.

И следом за серьезным рассказывала петербургские глупости Орловых.

— Ваше Высочество, намедни… над этаким домом, где беспутные девки живут, в Фонарном переулке, и вдруг вывешена вывеска «Институт для благородных девиц»!.. Оное Орловы братья ночью учинили. А у гробовщика, что на Мойке, вывеска: «Свадебные обеды и трактование знатных персон»… Все будочники с ног сбились, развешивая все по местам…

— Ты думаешь?.. Они способны?..

— Они на все способны, Ваше Высочество, и вот уж вам преданны!

Днем Великая княгиня в открытых санях с прелестным малюткою сыном ездила по Невской перспективе и набережной, и гвардейская молодежь бежала за санями, и гремели восторженные «виваты» и громовое радостное «ура».

Великая княгиня согласилась, чтобы братья Орловы были допущены к ее двору и приходили на ее дневные приемы, где бывали самые близкие люди.

Кто они были?.. Про них говорили, что они из немецких колонистов и настоящая их фамилия — Адлеры. Они были без рода, без племени. Что до того? — они были нужные теперь люди. Они все трое — Григорий, состоявший при пленном немецком генерале Шверине и через это близкий к Великому князю человек, Алексей — силач и красавец, прозванный Алеханом, и младший, совсем еще юноша, — Федор, прапорщик Измайловского полка — отличались чисто русскою красотою, молодечеством, удалью, безудержною храбростью, Григорием явленною в сражениях с пруссаками, полною свободой от всякого этикета и способностью держать себя во дворце так, как будто бы они всю жизнь прожили среди высочайших особ.

XI

Во дворце была та тишина, какая бывает в доме, где есть тяжело, безнадежно больной. Государыня почти не выходила из опочивальни. Она была бесконечно печальна и скучна, и только музыка еще немного ее развлекала. В эти дни она снова сблизилась с Великой княгиней и по-прежнему стала ласкова, добра, откровенна и сердечна с нею.

Куртаги, балы, спектакли, маскарады и фейерверки были отменены, и скучны были длинные, зимние петербургские вечера. Великий князь проводил их в обществе Елизаветы Романовны и голштинцев. Великая княгиня то дежурила у постели больной императрицы, то в кругу нескольких самых близких людей играла в карты в комнатах, соседних!.. с опочивальней государыни, готовая каждую минуту встать и идти к больной.