Императрицы

Надеяться на государыню было нельзя. Не та государыня стала. Она по-прежнему не любит своего племянника, «чертушка», «урод» — не сходит у ней с языка, но наследник Павел Петрович — Пуничка — все для нее. Он затмил, вытеснил из сердца государыни Великую княгиню-мать. Екатерина Алексеевна вспоминала то, что было, когда она только что приехала в Россию, как со смехом и шутками русские девушки, по повелению государыни, в Риге закутали ее в драгоценную соболью шубу, как, когда она уезжала из Москвы, сама государыня накинула ей на плечи дорогой горностаевый палантин, сняв его со своего плеча. Екатерине Алексеевне никогда не забыть той доброй и милой усмешки, какая была тогда на лице разрумянившейся от мороза императрицы. А какие подарки она получила в день своей свадьбы! Ей совестно было получить все эти драгоценности — она их тогда не заслужила… Теперь, когда она исполнила все то, чего желала от нее государыня, она получила такое колье, какое ей стыдно было бы подарить своей горничной. Государыня разлучила ее с сыном, точно недостойной считает мать растить наследника Российского престола. Когда встречается государыня с Великой княгиней, голубой огонь любви и ласки не горит больше в ее прекрасных глазах. Смотрит государыня хмуро, подозрительно, точно говорит со свойственной откровенной грубоватостью: «Теперь ты нам больше не нужна… Зачем ты еще здесь?..» А в серо-синих глазах Великой княгини, после родов ставших особенно прекрасными, так и горит задорный пламень: «Нет… Здесь я буду царствовать одна… Одна!.. Одна!..» И точно читает государыня самые сокровенные мысли своей племянницы, хмурит соболиные брови, сердито молчит, и сквозь молчание это Великая княгиня слышит упрямый и гневный голос государыни: «Не будешь!.. Не будешь!.. Не будешь!.. Кто ты?.. Ты — немка, а он — правнук Петра Великого — Павел Петрович! Не будешь… Народ тебя не допустит…»

Бестужева и Алексея Разумовского нет больше при государыне, при ней другие люди — Шуваловы и Панины, они не друзья Великой княгини, и им нельзя довериться.

Надо снова искать людей и опираться на тех, кто недоволен. Нет, при таких временах разве можно думать об освобождении рабов… Рабы нужны господам, а господа нужны ей… Ей не на кого больше опереться, как на тех людей, кого она сама себе сделает друзьями…

День проходит в придворной сутолоке. Каждый день что-нибудь да есть: куртаги, карусели, приемы посланников, балы и обеды, хочешь не хочешь, а появляться на них надо, это ее долг, долг Великой княгини. Но вечера с тех пор, как стала прихварывать государыня, у Великой княгини свободны. На половине Молодого двора собираются «свои» люди.

В маленькой голубой гостиной на ломберном столе горят две свечи по углам. В гостиной полумрак. На столе мелки, щеточки с перламутровой выкладкой и карты. Голоса тихи и точно ленивы.

— Ваше Высочество, вам сдавать.

Приятно скользки и холодны свежие карты. Синий и розовый крап веерами ложится на зеленом сукне.

— Так-то, Ваше Высочество.

— Да, так, Алексей Петрович…

Кто там вздыхает в темном углу?.. Чьи темные маслянистые глаза не сводят упорного взгляда с оранжево-освещенного свечою прелестного лица Великой княгини?..

— Что это, Кирилл Григорьевич?.. Вы там, что ли?..

— Я, Ваше Высочество. Простите, вошел без доклада. Увидал, вы сели за карты, не хотел вас беспокоить.

Они каждый день. Они не выдадут. Они думают то же, что и она. Вот среди кого ей надо искать тех, кто поможет ей осуществить намечающиеся планы. Этим людям нужны рабы. Без рабов они ничто. Как же освободить рабов? Вольтер, быть может, и очень умный человек, во всяком случае никто так не умеет льстить, как он. По-французски тонко. Но он, как француз, ничего не понимает и понять не может в русских делах.

— Я — пас, Алексей Григорьевич…

Ясновельможный малороссийский гетман и президент Академии наук Кирилл Григорьевич Разумовский должен сопровождать Великую княгиню на научное заседание.

В нарядной «адриене», темной, изящной, прекрасно сидящей на Великой княгине, прелестная, очаровательная, сопровождаемая академиками в париках, Великая княгиня проходит в первый ряд и садится посередине между Разумовским и великобританским послом.

Когда кончилась конференция, Великая княгиня подошла к академику Миллеру и сказала ему по-русски:

— Премного благодарствую вам, сударь, за великое ума наслаждение, мною ныне испытанное.

Академики окружили Великую княгиню. По обычаю, в этот день Разумовский «трактовал» в академии знатных персон и всех членов и профессоров академии.

Через музейные залы посланник Уильямс повел под руку Великую княгиню.

— Ваше Высочество, — по-французски за обедом говорил Уильямс, — в такой необычной обстановке я имел случай видеть вас сегодня. Ныне я понял слова канцлера о вас: ни у кого нет столько твердости и решимости, как у вас, Princesse.

Великая княгиня внимательно и строго посмотрела в глаза посланника. Намек?.. Испытание?.. Выпытывание?.. У посланника бесцветные глаза, точно оловянные пуговицы, и нос покраснел от темной и густой испанской малаги.

— Экселенц, я вас не понимаю.