Мне не требовалось дальнейших рассуждений. Я прекрасно понимал, что означал приговор Труссо. Как предписано природой, мой желчный пузырь будет стараться вытолкнуть камень. Но, в отличие от случаев с небольшими камнями, будет неспособен сделать это естественным способом. А значит, меня ждали новые и новые пытки, ни к чему не ведущие. Новые, еще более тяжелые приступы на протяжении недель, на протяжении лет. Это вызвало бы закупорку желчного протока. Морфий оставался бы единственным, но не вечным действенным средством. Воспаление желчного пузыря, нагноение, возникновение абсцесса, за которым неизбежно последует выход камня со всеми продуктами воспаления в брюшную полость, перитонит и, в завершение, смерть. Таковы были мои перспективы. Я чувствовал, что мой ужас не остался незамеченным Труссо. Но он сохранял холодность и надменность.
«Полагаю, – сказал он, – дальнейшие разъяснения излишни. Есть только один способ зафиксировать камень в безопасном положении, в котором он, должно быть, находился все это время. Я порекомендовал бы Вам сесть на диету и начать принимать красавку. Думаю также, Вам не повредило бы лечение в Карлсбаде, которое могло бы воспрепятствовать склонности Вашего организма к камнеобразованию. При приступах, разумеется, морфий. Я знаю случаи, когда такой камень, как Ваш, не причинял беспокойства очень долго». Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног, как рушится мой мир путешествий из страны в страну, с континента на континент. Утопия, безумие вести такую жизнь, каждый день которой отмечен заботой о покое и строгим соблюдением диеты. Жизнь, в которой я вынужден носить в себе врага, способного в любую секунду, в любой точке мира напасть на меня. Откуда-то издалека до меня доносился твердый, невозмутимый голос Труссо: «Только Вы можете постоять за собственную жизнь. Медицина здесь бессильна, потому как никто не может удалить такой камень и вряд ли когда-то сможет – за исключением самой природы, которая, к счастью, распорядилась так, что камень и киста не выталкиваются в брюшную полость, а удаляются через брюшную стенку. Такой сценарий возможен и в Вашем случае. Мой рецепт Вам передадут».
Труссо слегка согнулся, обозначив тем самым поклон, и сказал: «Доброй ночи, любезные господа». Он покинул комнату так стремительно, что Симс, крайне пораженный, едва успел догнать и проводить его.
Я лежал в полном оцепенении. «Но я не создан для отшельнической жизни», – пробормотал я в конце концов. Я попытался подняться. Но Симс склонился надо мной и удержал на кровати, хотя тут же вернувшаяся колющая боль в правом плече и без того отбила у меня желание вставать. Но степень иронии и отчаяния от этого только возросла: «Вы великий хирург, Симс, Вы прославленный хирург. Вы не теоретик и не путешественник, как я. Вы проявили изобретательность и выдающиеся способности. Как Вы поступите, если я попрошу Вас не ждать благосклонности природы, а перекроить ее?»
Симс с некоторой долей испуга посмотрел на меня.
«Кому как ни Вам знать, что это неосуществимо и что смерть наступит от воспаления брюшины самое позднее через восемь дней. Я не желаю больше говорить об этом».
«Отважитесь ли Вы, – продолжал я настаивать, – вскрыть желчный пузырь и извлечь оттуда камень, если я поручусь Вам, что существует способ избежать заражения?»
Во взгляде Симса мелькнуло сомнение. «Если Вас это успокоит, то да, – сказал он чуть мягче. – Но располагаете ли Вы таким средством?»
«Нет, – ответил я, – но им располагает Джозеф Листер, врач из Глазго. Вы, наверное, еще не слышали о нем. Но Вы должны с ним познакомиться. Съездите к нему. Попросите его показать Вам послеоперационные швы».
«Хорошо, – согласился Симс, и в тоне его чувствовалось не доверие, а лишь желание успокоить меня, – я сделаю то, о чем Вы просите, если Вы, в свою очередь, будете делать то, о чем попрошу я. Я дам Вам еще немного морфия, и Вы поспите, отдохнете и будете оставаться в этом доме, до тех пор пока не сможете без угрозы для Вашего здоровья предпринять поездку в Карлсбад».
Если бы тем летом в Карлсбаде я знал, что пройдет еще более полутора десятилетий, до того как проблема хирургии желчного пузыря найдет свое решение, кто знает, смогли ли бы мои отчаянная надежда и непоколебимая вера в лучшее поспорить с обреченностью на мучения длиной в пятнадцать лет.
И в 1879 году на моих глазах хирурги приблизились к решению этой проблемы. У истоков стоял Лоусон Тэйт, хирург из Бермингема, без сомнения, один из самых самобытных, своенравных и неординарных людей, которые когда-либо держали в руках скальпель.