Империя хирургов

Куссмауль прибыл поздним вечером двадцать пятого февраля. Кронпринц уже мог вставать и даже ненадолго выходил на террасу виллы Цирио, хотя жаловался на сильные боли в гортани, от которых лишь на время могли избавить медикаменты. Куссмауль был потрясен его безрадостным видом. Он не обнаружил каких-либо тревожных симптомов, но тогда еще не были открыты свойства рентгеновского излучения, средства диагностики были более чем скромными, а простой осмотр был малоэффективен. Вопреки ревностному сопротивлению Маккензи и без предварительного согласования с Бергманом Куссмауль не смог не осмотреть также и гортань. Он диагностировал крайне запущенную стадию рака – продукты распада эпителиальной ткани стали проникать в дыхательный проход и отхаркиваться вместе с мокротой. Маккензи вернулся к своей проверенной тактике. Он допускал, что рак может иметь место, но ни одним из признанных анатомов – он подчеркнул это слово, намекая на микроскопический анализ Бергмана – еще не было доказано, что это раковые клетки. Если Вирхов признает наличие таковых клеток, то он, разумеется, будет готов согласиться с диагнозом, а также с тем, что кронпринцу следует вернуться в Германию.

Бергман и Куссмауль предложили вместо Вирхова, отбывшего в Египет, обратиться к немецкому профессору Вальдейеру, который был не менее знаменитым анатомом и патологом. Маккензи выразил согласие и пообещал присоединиться к выводам Вальдейера. Но что стоило его обещание? Уже вечером после отъезда Куссмауля кронпринцесса заявила: «Я совсем не верю профессору Куссмаулю, он уже стар и слаб и придерживается давно устаревших взглядов». Она заставляла Бергмана спорить с ней. «Вчера вы упомянули, что рана уже зажила». Бергман ответил: «К счастью, рана быстро зарубцевалась».

Кронпринцесса: «Если это так, то очень скоро Вы и Браман сможете покинуть Сан-Ремо».

Бергман понимал, что она хочет окончательно отделаться от присутствия в Сан-Ремо берлинских реалистов, рушащих ее мечты. Утром двадцать седьмого февраля кронпринцесса враждебно заметила: «Маккензи не начнет курс лечения перихондрита, пока вы здесь. Он считает, это дурно, когда врач, не разбирающийся в болезнях гортани, пытается все контролировать».

Бергман: «Если Вы настаиваете, я буду просить, чтобы меня освободили от этих обязанностей». Бергман сам не знал тогда, что преобладало в нем – злоба или сочувствие.

Тем же вечером он стоял на вокзале Сан-Ремо, готовый отбыть в Германию. Он чувствовал себя свободным, избавленным от драмы, единственной трагической фигурой которой был наследный принц. В эту минуту посыльный передал ему телеграмму. Он получил распоряжение кайзера остаться в Сан-Ремо. Кайзер чувствовал, что смертельно болен, и хотел еще раз увидеть сына. Он снова отправил принца Вильгельма в Италию, чтобы побудить его отца приехать в Берлин. С тяжелым сердцем Бергман вернулся в отель. Оттуда он телеграфировал личному врачу кайзера Лейтольду, что поездка принца бессмысленна, поскольку, чтобы избежать споров в Сан-Ремо, решение о переезде кронпринца в Берлин будет принимать профессор Вальдейер. Он может направить пациента в Германию, если возникнет необходимость получения бесспорных доказательств наличия рака, которые не оставили бы лазеек для Маккензи и кронпринцессы.

Но к Бергману не прислушались. Второго марта принц Вильгельм прибыл в Италию. Мать встретила его с холодностью, которая укоренилась в ее характере наряду с упрямством и чрезмерной самоуверенностью. Она искала пути держать его вдали от отца. Планы принца были в значительной степени расстроены, когда третьего марта в Сан-Ремо появился профессор Вальдейер. Вплоть до пятого марта он дотошно изучал мокроту, отхаркиваемую больным. После чего он письменно изложил результаты своей работы: «Обнаруженные концентрические тела (луковички, жемчужины, колбочки), вне всякого сомнения, представляют собой канкроидные тела и происходят от ракового новообразования. Должно быть…в раковом новообразовании давно идет процесс разрушения. Этот процесс… уже затронул гортань».

Доклад на немецком и на английском был представлен Маккензи. Он без остановки курил, а затем произнес: «Хорошо, я вижу, что это рак». На этом Маккензи покинул комнату.

Вальдейер был абсолютно уверен, что он окончательно убедил Маккензи. Того же мнения был и Бергман. Но эта их вера оказалась заблуждением. Тем же вечером Бергман узнал, что после их разговора Маккензи поспешил к кронпринцессе и сообщил ей о находках Вальдейера. Но даже это мало что меняло. Его взгляды и взгляды берлинских врачей на раковые заболевания и их лечение коренным образом различались. Прежде всего, он не желал терпеть вмешательства медиков, которые смели с пессимизмом смотреть на этот раковый случай. И после всего, что произошло, это событие не стало для кронпринцессы потрясением и не смогло кардинально поменять ее позицию. Она продолжала настаивать на скорейшем отъезде Бергмана. Но Бергману и принцу Вильгельму все же удалось добиться от Маккензи обещания вернуться с наследным принцем в Германию, если болезнь начнет прогрессировать.