Империя Рун

Магические потоки вокруг меня закручивались в тугую спираль, создавая бурю, очень похожую на ту, что показал мне во сне Эдриас. Вот только бурю эту пока видел только я — магическим зрением. Нагоняя и нагоняя силу белых рун в одну точку, собирая ее отовсюду, куда я мог дотянуться — и даже дальше, за пределы улицы, за пределы этого района, за пределы самого Шамограда, я собирал ее для того, чтобы попытаться выжечь проклятье одним ударом. Сейчас я растворялся в пространстве и смотрел сквозь реальный мир, собирая крупицы белой магии, приказывая ей, вынуждая ее собраться на кончиках моих пальцев.

Когда огромный магический вихрь, что уже бушевал в реальном мире над районом мастеровых, разбух настолько, что закрыл остатки неба и звезд, я зацепил его хвост и положил ладонь на грудь умирающей.

От удара магического потока платье Отавии под моими пальцами разорвало на части, а сама принцесса выгнулась дугой, но я лишь сильнее схватил ее за плечи и прижал руку к молочно-белой коже девичьей груди. Буря белой магии, собранная мной, нашла выход и сейчас сияющим лучом пронзала обе наши фигуры, превращая окружающую ночь в ослепительный, ясный полдень.

Это было больно, невероятно, невыносимо больно. Сейчас каналы в моей руке, что отвечали за контроль рун Вун, Сиг и Даг, пропускали через себя силу сотен, тысячей печатей, силу большую, чем пропускает через себя за всю свою долгую жизнь любой из архимагов. Этой силы было бы достаточно, чтобы изгнать все морские, дымные, костяные и прочие Ужасы, что врываются в мир через разломы мироздания, этой силы было бы достаточно, чтобы выжечь каналы целой армии магиков. Этой силы хватило бы даже убить белого винефика — у каждого мага есть свой предел и белые убийцы магов Келанда далеко не всесильны. Но этой силы едва хватало, чтобы справиться с неизбежностью и неотвратимостью действия печати, которой прокляли Отавию.

Мой крик слился с криком девушки, что сейчас мертвой хваткой вцепилась в мое плечо, едва не ломая мне руку, после чего я усилил напор. Я вижу, как проклятье отступает! Я вижу, как бушующая сила белых рун делает то, что должна — выжигает проклятое, запретное колдовство! Я чувствую, как распадается заклинание, как оно уходит из истерзанного девичьего тела, а это значит — я на верном пути и отступать нельзя.

От перегрузки из моих глаз и ушей хлынула кровь, впрочем, мгновенно запекаясь в магическом пламени бурыми полосами, что делало меня похожим на какого-то неистового демона бездны, призванного безумным магиком через разлом мироздания. Я чувствовал, что надрываюсь — как когда-то в подвале, сопротивляясь молоту палача — но остановиться не смел. Потому что иначе проклятье продолжит свою работу и Отавия умрет.

Столп белого света, что сейчас бил из центра бури, подчиняясь моей воле, стал настолько плотным, что Шамоград вокруг будто бы перестал существовать. Я же почувствовал, как под напором магии стал терять самого себя, как даже Эдриас внутри моей груди, бесплотный и безмолвный наблюдатель, сейчас замер в оцепенении, наблюдая за моей работой.

Но в одном мертвый маг был определенно прав — границ нет, сейчас я это докажу.

Когда я выжег последнюю желто-красную точку в груди Отавии, что рвалась в сторону сердца девушки, все закончилось.

Истерзанная, подчиненная моей воле белая магия с ударом сбросила оковы и разлетелась во все стороны, стремясь заполнить созданную мной на многие лиги вокруг противоестественную пустоту. Наверное, по всему Шамограду сейчас разрядились целительные и охранные амулеты, стали обрушаться подлатанные печатями Ур стены и пришел в негодность зачарованный инструмент.

Но мне было плевать на ущерб.

Сидя в дымящемся кольце, выжженном потоком чистой белой магии, я прижимал к груди безвольное тело. От платья Отавии остались одни ошметки, а на груди девушки красовался след, как от удара молнией, что черным рисунком расходился по сосудам и коже, поднимаясь вплоть до самого подбородка. Впрочем, от моих одежд тоже мало что осталось. Не обращая внимания на наготу, я притих, пытаясь понять, не убило ли мое колдовство дочь Элаизы Форлорн.

И только когда сердце успело пропустить несколько ударов, я понял, что Отавия дышит, тихо, но ровно, как человек в состоянии глубокого целебного сна.

Последнее, что запомнилось мне — легкое дрожание ресниц девушки и ее глубокий вздох, после чего я позволил себе расслабиться и нырнул в бездну такого привлекательного и приятного небытия, отключившись прямо там, стоя на коленях и прижимая к себе спасенную от проклятья внучку императора.

Глава 20. Она

Когда дед сказал, что тот магик, что разрушил их загородное имение, будет зачислен в гвардию, Отавия не предала этому никакого значения. Ну, зачислен и зачислен! Дед был одержим этими колдунами, постоянно твердил, что если не держать их близко — придется с ними воевать. И еще много чего, что она до конца не понимала, да и не хотела вникать, чтобы понять.