Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Инициатива Толстого по отделению императорских активов от музейной собственности не встретила теплого приема: Министерство императорского двора стояло на том, что сокровища Эрмитажа имеют тот же статус, что и мебель и убранство дворцов, и принадлежат императору[821]. Не были услышаны и призывы передать художественные сокровища из императорских дворцов в публичные музеи: картины Левицкого – служившие главным объектом вожделений – были переданы в Русский музей только после отречения Николая II

[822]. Тем не менее представление об Эрмитаже как о «собственности нации», пусть и не зафиксированное в законах, отразилось в риторике дискуссий на тему музеев. Характерно, что в 1911 году комиссия того же Министерства императорского двора, занимавшаяся разработкой новых музейных мер безопасности, положила в основу своего доклада идею, что «музеи представляют собой общегосударственное достояние, которое должно свято оберегаться всеми гражданами»[823]

. Возможно, это была просто описка, но она все равно свидетельствует о том, что риторика не стихавших дискуссий об охране «народного достояния» оказала влияние на политику в сфере музейной реформы.

Попытка Толстого выяснить имущественный статус сокровищ Эрмитажа оказалась весьма дальновидным шагом: в марте 1917 года, всего через две недели после отречения Николая II, он получил запрос от Временного правительства. Новые власти желали знать, какие вещи из Эрмитажа должны считаться государственными, а какие принадлежат отрешенной от власти императорской семье. Опись Эрмитажа позволила установить принадлежность только двух предметов: маленькой вазы с эмалями и позолоченного сервиза, являвшихся собственностью императрицы Александры Федоровны. Права собственности на другие вещи, согласно ответу Толстого, невозможно было выяснить вследствие соблюдавшегося в прежние десятилетия принципа, согласно которому все предметы, зафиксированные в описи Эрмитажа, числились его собственностью[824]. После октября 1917 года все личные вещи императорской семьи были переданы в музеи

[825].

ЧАСТНЫЕ МУЗЕИ И НАЦИОНАЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Одним из стимулов к дебатам о правовом статусе императорских художественных собраний послужил мощный всплеск торговли антиквариатом и частного коллекционирования произведений искусства на рубеже XIX–XX веков. Безусловно, пожертвования и приобретения создавали канал обмена между двумя сферами – императорской и частной. Пожертвования набирали обороты по мере того, как идея «национального наследия» приобретала все более широкое признание. Однако еще более явственной была разгоравшаяся свирепая конкуренция между официальным искусством, с одной стороны, и частным и «национальным», с другой. Ее знаменитым проявлением в середине XIX века стал бунт «передвижников» против монополии Императорской Академии художеств на установление канонов художественного языка и, что более важно, на экспонирование работ художников и торговлю ими. Новацией, обеспечившей успех «передвижникам», стала организация передвижных выставок – независимой площадки для демонстрации своих «реалистических» картин и их продажи многочисленным публичным и частным музеям по всей России – как в больших, так и в маленьких провинциальных городах[826].

Примерно в то же время, когда «передвижники» начали свою кампанию, богатые россияне начали покупать работы современных русских художников и коллекционировать картины их предшественников. Новый этос коллекционирования искусства, зародившийся в середине XIX века, в противоположность коллекционерскому рвению, свойственному русской знати XVIII и начала XIX века[827], отличался анти-«академическим» (имелась в виду официальная Императорская Академия художеств) и антибюрократическим духом. Новые коллекции собирались их владельцами как ради удовольствия, так и в рамках охватившей общество тяги к коллекционированию и демонстрации национального искусства, причем «публичный» аспект, безусловно, преобладал. Самый знаменитый из частных меценатов, П. М. Третьяков, начал приобретать картины современных русских художников в 1856 году; в своем первом завещании, составленном в 1860 году, он передавал свое собрание Москве на условии, что после его смерти управлять «национальной» галереей будет «частное» общество («не от правительства, и, главное, без чиновничества»[828]). В 1892 году, после смерти брата Сергея, тоже завещавшего свою коллекцию Москве, Павел Третьяков передал свою великолепную галерею русского искусства властям Москвы.