Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Сохранению «частного» характера Эрмитажа способствовала и его стесненность в средствах: правительство выделяло на покупку новых экспонатов всего 5 тыс. рублей из бюджета Министерства императорского двора в 17 млн рублей. Весь бюджет музея составлял 175 тыс. рублей, что было вдвое меньше бюджета Охоты Его Величества[802]. Толстой, в 1909–1917 годах служивший директором обоих главных русских музеев, отмечал, что вследствие ограниченного финансирования жизнь в Эрмитаже была «унылой и монотонной» в сравнении с бурно развивавшимся Русским музеем[803]. Тем не менее с 1893 по 1908 год музей истратил на приобретение экспонатов 206 тыс. рублей. В 1914 году Эрмитаж купил «Мадонну с цветком» Леонардо да Винчи

[804] за 150 тыс. рублей, выделенных императором из собственных средств[805]. Всякий раз, как музей хотел купить что-то новое, ему приходилось обращаться к императору с прошением о пожертвовании, и это существенно замедляло процесс покупки. Бесценные собрания многих российских коллекционеров осели в Европе из‐за того, что Эрмитажу не удавалось получить дозволение на покупку прежде, чем они выставлялись на заграничных аукционах[806]

.

Большинство российских императоров были щедрыми покровителями – особенно когда речь касалась русского искусства. Александр III был признанным ценителем русского современного искусства; Николай II продолжил политику покровительства, проводившуюся его отцом, – он купил всю коллекцию Николая Лихачева для Русского музея на собственные деньги (за 300 тыс. рублей)[807]. Помимо этого, ежегодно он выделял 30 тыс. рублей из своего личного бюджета на развитие христианского отдела Русского музея[808]. «Регулярный» бюджет Русского музея предусматривал выделение 30 тыс. рублей на пополнение всего его собрания искусства и 40 тыс. рублей на этнографический отдел. Хотя это все равно было намного больше, чем бюджет Эрмитажа, пожертвования императора имели большое значение. Неясно, почему регулярный бюджет главных национальных музеев был настолько ничтожным, что им требовалась столь существенная поддержка со стороны императора

[809].

В какой-то степени так происходило потому, что покровительство искусствам и наукам считалось одной из обязанностей императора. В подчинении у Министерства императорского двора официально находились Академия наук и Академия художеств, императорские театры, Императорская Археологическая комиссия и, разумеется, Эрмитаж. Собственно говоря, Министерство императорского двора было предшественником Министерства культуры, созданного после большевистской революции. (В 1910‐е годы определенную популярность имела идея создания Министерства изящных искусств, но она не получила серьезной поддержки, главным образом потому, что всем тем, что предполагалось поручить новому министерству, уже занималось Министерство императорского двора[810].) Во главе Академии художеств и Русского музея стояли члены императорской семьи[811]

. Эта финансовая и административная зависимость непосредственно влияла на имущественный статус музейной собственности.

Кто был владельцем императорских коллекций – царь или государство? В XIX веке этот вопрос мог бы показаться чисто теоретическим: самодержцы распоряжались сокровищами Эрмитажа по своему усмотрению. Больше всего в этом отношении «прославился» Николай I, продававший десятки шедевров из коллекции Эрмитажа на аукционах; многие картины были уничтожены просто потому, что не отвечали вкусам императора или напоминали ему о неприятных моментах его царствования – о восстании декабристов и польском восстании[812]. Однако на рубеже веков вопрос собственности приобрел более существенный политический смысл. Характерно, что в Положении о Русском музее (1897) эта щекотливая тема обходилась стороной при наличии, однако, статьи о том, что все экспонаты, выставленные в залах музея, должны считаться его собственностью (а не собственностью государства или императора) – вследствие чего, как мы знаем, в 1913–1916 годах музею пришлось вести борьбу за право оставить у себя икону из Заборовья. Опытный министр двора барон В. Б. Фредерикс указывал на необходимость объявить достоянием императора и Михайловский дворец (его покупка у наследников великой княгини Елены Павловны для создания Русского музея финансировалась из государственного бюджета), и сам Русский музей[813]; однако этого по неизвестным причинам так и не было сделано.