Империя в поисках общего блага. Собственность в дореволюционной России

Декадентская риторика движения за охрану памятников делала мишенью критики в адрес частной собственности даже такие абсолютно законные объекты владения, как дома и дворянские усадьбы со всеми их художественными сокровищами. Упадок русской дворянской усадьбы, изображенный в знаменитой пьесе Чехова «Вишневый сад» (1903), вызывал у участников движения чувство безнадежности и досады: если в случае несогласованной реставрации церквей они могли хотя бы пожаловаться Синоду или добиться государственного вмешательства, то уничтожение или медленный упадок частных усадеб остановить было невозможно. Николай Врангель, один из главных авторов оплота охранителей – журнала «Старые годы», восходящая звезда искусствоведения и, что приводило в наибольшее восхищение его коллег, талантливый автор, пишущий для широкой аудитории[854], описывал гибель дореформенной «помещичьей России» следующими ностальгическими словами:

Фантастические дворцы Потемкина, имения князя Зубова, дворец Завадовского, подмосковное Ноево Дмитриева-Мамонова, дворцы елизаветинских любимцев Разумовских – все погибло. Разорены и обветшали торжественные дома с античными портиками, рухнули храмы в садах, а сами «Вишневые сады» повырублены. Сожжены, сгнили, разбиты, растерзаны, раскрадены и распроданы бесчисленные богатства фаворитов русских императриц: картины и бронза, мебель и фарфор, и тысячи других великолепий. ‹…› Русские люди сделали все возможное, чтобы исковеркать, уничтожить и затереть следы старой культуры. С преступной небрежностью, с нарочитой ленью и с усердным вандализмом несколько поколений свело на нет все, что создали их прадеды[855].

Врангель, описывая «культурный упадок» русского дворянства и материальную гибель его среды обитания, изображал тот же самый процесс, который показан в пьесе Чехова: освобождение крестьян повлекло за собой наступление сельского кулачества и всеобщее распространение «вульгарной» дачной жизни[856]

(диагноз, удивительно сходный с тем, который ставился в случае обезлесения!). Дворяне, набитые деньгами благодаря получению выкупных платежей, бросали свои имения и погружались в городской разгул, в то время как их фамильные дома переходили в руки новых предпринимателей и бывших крестьян[857]. В качестве еще одного признака вандализма, свойственного дворянским отпрыскам, Врангель ссылается на плачевное состояние кладбищ с великолепными надгробиями на могилах Куракиных, Строгановых и Урусовых: наследники аристократии XVIII века забыли об этих могилах так же, как забыли о своих предках

[858].

Своим поразительным сходством обе эти кампании – за охрану лесов и охрану памятников – обязаны не одной лишь общей риторике, возлагающей на нынешнее поколение ответственность за наследие предков. Оба движения прибегали почти к одному и тому же языку и приводили очень похожие подробности: лесоводы сообщали о вандализме частных собственников, вырубающих леса (Петр Жудра называл таких врагов лесов «хищниками земли»[859]

), а участники движения за охрану памятников вели «хронику вандализма» в городах и сельских имениях. Еще одно сходство, разумеется, заключалось в социальных коннотациях данной критики: и гибель лесов, и гибель усадеб связывались с упадком подлинной российской аристократии – культурной элиты русского общества[860]. В начале XX века усадьбы русского дворянства были открыты заново как художественное явление (в то же время была открыта и русская иконопись): ведущие журналы по искусству публиковали многочисленные статьи об архитектуре и истории усадеб. «Усадебный» номер журнала «Старые годы», в котором была напечатана статья Николая Врангеля[861], несмотря на свою запредельную цену, заслужил официальное признание Академии художеств, а редактор был удостоен Пушкинской золотой медали[862]. Художники и архитекторы, изучавшие российское искусство имперского периода, – так же как их коллеги, занимавшиеся средневековым религиозным искусством, – устраивали поездки в губернии, чтобы фотографировать, регистрировать и описывать памятники истории и искусства, находившиеся в частном владении.