Иная судьба

Что теперь будет, — спросил себя Зевс. Что теперь будет, когда этого не удержали воды Стикса, не сковала смертность? Если смерть сломала об него клинок, если он вернул себе всё: жену, трон, юность… Если рядом с ним теперь — верные соратники, у которых армия готова к войне? Что будет теперь, когда я разрушил его алтари, когда искал его, чтобы убить — он узнает! — когда пытался взять его жену, когда у него есть, кого посадить на трон Олимпа?!

Ты сам-то как думаешь, что теперь будет, глупый сын Нюкты?

Ах да, ты же не думаешь на самом деле. Ты ползаешь у Владыки под ногами и умоляешь защитить тебя от твоего царя. Мерзость вонючая, что с тобой делать-то? На тебя же даже отсрочку в войне не купить. На что вообще ты можешь сгодиться?

— Ты пытался убить моего брата, — тяжко обронил Зевс. — И пришёл ко мне за защитой?

О, я скорее настроен карать. Обрушить на тебя гнев Громовержца, даже если это последнее, что я сумею сделать. Потому что, подземный хорек, ты пытался убить его… пытался — и не смог.

Глотку смертному не смог перерезать до конца.

Покарать бы тебя, чтобы Тартар тебе спальней любовницы показался…

— Покарать?! — вскинулся Мом, брызжа слюной. Откуда и силы взялись: приподнялся, оскалился, пальцы, поросшие рыжим волосом, растопырил. — А ты попробуй, попробуй, Справедливый ты наш!

— Не буду.

— А что ж так? Не хочешь союзниками раскидываться? А? Перед войной, которую тебе братик закатит? Уж он постарается, будь спокоен — и на кого ты будешь опираться в подземном мире? Вот то-то и оно, Кронид! Молчал бы, да понимал, что мы с тобой в одной посудине по Стиксу плывем…

Осекся. Уставился недоверчиво. Зевс слушал терпеливо, со скукой.

— Не стану карать, — уточнил тихо. — Слишком хорошо знаю брата. Он всё равно доберётся до тебя раньше и придумает страшнее.

От ненависти Мом раздулся — дохлой лягушкой под солнцем, в два раза. Рыжая лягушка, рот до ушей перекошен. Квакает:

— Так-то ты, значит? А ты знаешь, Кронид, что ты следующ… следующ…

Захрипел, зашипел, ещё надулся — вздулись жилы на шее и лбу, полезли глаза на лоб, только крик остался — высокий, сиплый:

— Ты следующ… следующ…. а-а-а-а-а!!

Еще раздулся, еще — с пронзительным, выворачивающим воплем. И вдруг лопнул — только брызнуло. Зевс едва успел за колонну шагнуть.

Мрамор, золото, тонкая резьба — оказались забрызганными, загаженными. Запах пошел — будто не в царском дворце, в нужнике стоишь. Зевс поморщился, осмотрел трезубец — как, без изъяна? Хорошо.

Добрался, значит, Старший до подданного — в своем праве. В полной силе. Мир сходу признал Владыкой. И мстительности столько же.

Натуру Стиксом вряд ли изменишь. Значит — все такой же вор, все такой же лжец. Полезет опутывать речами, очаровывать всех справедливостью и жертвенностью.

Сам тайно двинет войска — чтобы ударить в спину.

«Ты следующий! Следующий!»

Страха больше не было — настоящим Владыкам он неведом.

Владыки берут то, что принадлежит им. Своего не отдают никогда.

Войско Старшего не успеет начать войну. Сам он — не успеет объявиться среди богов.

Всё, толкнули камень с горы — покатился. Обещания Гее, открытый сосуд Пандоры, войны среди смертных и поход в Тартар — все слились воедино, одно вылепилось: Флегры. Новое оружие. Новая армия.

Время тебе сделать что-нибудь для настоящего Владыки, Мать-Гея.

— Она… она хочет тебя видеть.

Зевс остановился в коридоре своего дворца. Вскинул брови, посмотрел на жену. Подумал: быстро же слухи разносятся… Или Мом уже всем успел растрепать, пока сюда полз?

Хотя кто там знает Мать-Гею — ей могли и Мойры рассказать, и кто угодно.

Кивнул — хорошо. Говори — где Владыка может побеседовать с Матерью-Землей, жена. Так получилось, что я тоже хочу ее видеть.

Время получить настоящее оружие.

* * *

— Не так, — прошептала она. — Всё началось не так.

Зевс стоял, смотрел с холодной скукой. На то, как она вздымает руки с утеса навстречу волнам. Как хрипло выкрикивает проклятия кому-то невидимому. Как когтит руками воздух, ломает пальцы, как ветер развевает когда-то пышные волосы… надоело.

Надо бы повернуться, уйти. Покарать Деметру за то, что не сказала — кто так сильно хочет его видеть.

С матерью он старался не встречаться — какой смысл бередить старые раны? Пеон сказал — это нельзя исцелить. Лисса жала плечами, говорила — не ее работа. Мол, Звездоглазая Рея безумна от горя.

Когда он стал Владыкой — сделалось как-то неловко. У царей не должно быть безумных матерей. Чтобы не было, о чём лишний раз судачить недоброжелателям.

Так пусть себе рвет волосы и поет песни с волнами: каждому — своё.

— Я боялась… — она протянула руку к нему. Отдернула, будто обжёгшись о зарницей блеснувшие волосы. Потом снова протянула. — О сын мой, я боялась. Боялась мужа, боялась… хотела отнести сына ему. А потом услышала ее голос… лживый голос. «Не отдавай младенца мужу. Заверни в пеленки камень, а младенца спрячь». И я послушалась, и отнесла моего мальчика… на остров Крит…

Зевс стоял молча. Чувствовал, как ветер рвет волосы, полосует щёки, пытается унести хитон, и волнуется море — то, которое он так долго усмирял ударами трезубца.