Иная судьба

Тогда он стал бросать Гее-Земле подачки — будто бешеной собаке, чтобы не кинулась. Смертные ранят тебя, о Великая, — говорил он устами Деметры. Бороздят плугами, выпасают на тебе стада. Смотри, я сделаю так, что смертных станет меньше. Смотри, я открыл сосуд Пандоры (а что от болезней может умереть один клятвопреступник… какая разница). Смотри, я для тебя устраиваю войны (а что во время войны может умереть один клятвопреступник… кто узнает?). Смотри, я для тебя разрушил все его алтари. Смотри, я ищу его самого, чтобы и его самого не осталось — ну как тебе, о Великая?

Хочешь, я сделаю что-нибудь еще? Например, договорюсь о том, чтобы Мом освободил нескольких твоих сыновей из Тартара. Сам схожу за ними. Мне несложно. Всё равно они пока что безумны и не меньше трех десятков лет им нужно будет отлёживаться в пещерах… отсиживаться на краю света в компании верных жён. Мне ничего не жаль для тебя, безумная Мать-Земля.

Однажды ты дала моему брату-вору лук Урана. Мне ты дашь гораздо больше. Неуязвимых Гигантов — мою армию.

Неуязвимых, конечно, до срока — пока я не решу, как с ними можно справиться. С ними и с тобой, бабушка. И со всеми, кто будет угрожать моему правлению.

А пока что Гиганты пусть посидят на Флеграх до поры. А родня пусть восхищается своим бесстрашным предводителем: есть за что…

Аполлон встаёт — подёргиваются нетерпеливо пальцы на кифаре.

— Прости, отец, но я хотел бы успеть к началу состязания.

— Оно-то, конечно, стрелять — не морем править! — подмигивает Дионис — и тут же выцветает от взгляда Сребролукого. Потому что действительно — притча во языцех. Стрелять у Аполлона получается точно лучше.

Взмах рукой — неторопливый, вальяжный:

— Я поставил бы на тебя, Аполлон, но это бесполезно. Все знают, что ты и так будешь победителем.

Особенно если опередишь тех, кто устроил эти состязания. Войну и Мудрость. Очаг и Музыку. Пламя и Смерть (во рту — кислит воспоминание о двоих, которые осмелились встать против него. Ничего, встретимся ещё).

О, сын мой, я отблагодарил бы тебя чем угодно, если бы опередил тех, кто устроил эти состязания. Потому что я понимаю — какого стрелка они ищут.

Самого ненавидимого. Самого подлого. Бьющего в спину смертного стрелка-клятвопреступника.

Хотя разве есть причина ненавидеть смертного, который никогда не вернётся?

* * *

Не то. Не так.

Совет закончился, Семья подалась — кто куда. На пиры, на состязания, а то и просто сплетни пересказывать. Афродита, правда, посматривала выжидающе: приголубишь, а?

Зевс усмехнулся, махнул — сейчас, мол. Скоро приголублю. А пока что вот посижу за владыческими раздумьями один.

Владыки ведь всегда одиноки. Друзья — ну да, откуда, когда каждый посматривает на вожделенный трон? Родня? Не забыли про клеймо Кронида: брат на брата, сын на сына. Любовницы вот разве что — тут есть, где развернуться и чем прогнать скуку. Жена, конечно, поливает своими слезами яблони — пусть поливает, только плоды крупнее будут.

Быть Владыкой и быть одиноким он был готов всегда. Ещё до того, как пошел в Тартар — Циклопов вызволять. До того, как воевал с выползавшими из подземного мира драконами.

До того, как пришёл в серый дом, который совсем недалеко от дворца — на Олимпе. Перед Состязанием, в котором — он знал — должен победить.

Он всегда знал — чего хотеть. И тогда пришёл, потому что хотел подтверждения. Только — подтверждения.

— Я буду править Олимпом?

Мерзкие смешочки — хочется рубануть каждую. Клото тянет жребии, Атропос с хихиканьем режет нити:

— Ну, надо же, какой вопросец выдумал. А ты сам как думаешь-то?

— Да. Потому что мне это суждено.

Прыскает Лахезис — поглаживает пальцами какие-то строки в свитке…

— Правда, что ль? Суждено? А почем ты знаешь, мальчик?

— Потому что я — лучший.

Лучший, — заливается ложью кифара Аполлона. И в мелодии дребезжит смех Мойр.

— Лучшие не спрашивают — они отвечают. Не пытаются взять — берут. Да. Ты будешь править на Олимпе. Если твой брат позволит.

— Посейдон не соперник мне.

— Не тот брат, маленький Кронид…

«Повелевай, Владыка», — прошептал он на следующий день. Вместо того, чтобы выкрикнуть: «Вор!» — в лицо брату. Мудрому, милостивому, благородному лжецу. Одержавшему нечестную победу — она не может быть честной, если в руках — лук Урана!

Вместо того, чтобы крикнуть: «Это должен быть я! Я — Истребитель чудовищ! Обо мне поют аэды, я пошел в Тартар и вызволил Циклопов, мне они сковали оружие… Я половину века шел к этому трону — это должен быть я!»

«Повелевай…»