Инфильтрация

Мередит тут же сожгла ее взглядом, а пепел развеяла над Невой. Дурочка, ей-богу. Всем уже ясно, что Фред на нее безнадежно запал. Неужели общие ирландские корни так притягательны, что можно влюбиться в эту рыжую образину? Синти искренне надеялась, что дети этой парочки возьмут от них все худшее — пугающий волчий взгляд Фреда, его высокие, выдающиеся вперед скулы, а от Мери — грузный подбородок, широкий зад и кривые ноги. Ну и, понятное дело, они будут ярко-рыжими и омерзительно конопатыми…

— Рассказывай, — выдернул ее из мечтаний Фред.

Босс любит получать сначала лаконичную выжимку.

Поэтому она уложила суть в семь заранее составленных фраз, затем взяла лист и нарисовала «сяо гуй» и

«той».

— Так… — протянул Фред и наконец доломал скрепку, первую за сегодня. Обломки привычно полетели в мусорное ведро. — Так… — протянул он опять, недоверчиво разглядывая иероглифы. — Странно… Очень странно… Давай подробности.

— Понимаешь, Фред, у меня с одной стороны есть ханьские корни. Один из предков был в числе «людей сорок девятого». Но в отличие от большинства ему повезло в калифорнийской золотой лихорадке. Он вовремя вышел из игры и начал заниматься тем, что умел, — торговлей, потом передал дело сыну. Где-то прямо перед законом от восемьдесят пятого, когда во Фриско пришла триада, прадед все распродал и перебрался во Флориду, чтобы начать там с нуля.

Синти прервалась, набодяжила себе жиденького кофе со сливками и продолжила:

— В общем, последние лет сто семейство было довольно состоятельным. При этом, как это принято у китайцев, внимательно следили за тем, чтобы ими и остаться: в семье всегда говорили только на мандаринском, привозили учителей литературы и каллиграфии… Ханьцы тогда считали, что униженное положение страны — это временный зигзаг истории, за которым начнется очередное возвышение Срединной империи.

— Боже, какая чушь, — презрительно фыркнул Фред. — Эти голоногие навсегда останутся позади нас. У нас такой отрыв, что им за пять столетий его не закрыть.

— Ну… чушь не чушь, но верили… Мой дед, несмотря на сопротивление семьи, женился на белой женщине по большой любви. Шла Великая депрессия, он был состоятельный мужчина, а она — бедная секретарша… Успела родить мою маму, через год дядю и умерла от горячки. Потом дедушка Сю женился еще раз, уже на китаянке, но это был деловой брак с дочерью партнера. В итоге мама была у него любимым ребенком, а я — любимой внучкой, особенно после того, как папу сбили в Корее. Дедушка меня всячески баловал, оплатил хорошую школу и университет, сам учил каллиграфии. Сейчас я могу пользоваться примерно тремя тысячами иероглифов.

— Сдуреть можно! — Фред уважительно поцокал языком. — Боюсь, сколько бы я мозги ни крючил, мне этого не достичь.

— Я тогда не знала, что это сложно, потому и выучила, — улыбнулась Синти. — Теперь перехожу от предыстории собственно к делу… Тут я вижу три момента. Первый — молочное имя. У китайцев принято давать детям внутрисемейные имена, которые не знает никто посторонний. Дедушка Сю назвал меня «чертенком», и этот иероглиф, — Синти обвела «сяо гуй» карандашом, — был чуть ли не первым, который я выучила. Мы с мамой жили отдельно, и, насколько я помню, «чертенком» меня звали только дедушка, мама и дядя.

— Стоп. — Фред выставил вперед руку, останавливая рассказ. Потом ловким щелчком выбил из пачки «Лаки Страйк» сигарету, закурил и, пустив дым в потолок, задумался, рассеянно глядя вверх. — Но гарантировать, что посторонние этого не знали, невозможно?

— Да, я тогда была ребенком, такие вещи не отслеживала. Но у ханьцев не принято выпускать молочное имя из семьи… Это внутренний запрет примерно такого уровня, как не заниматься сексом прилюдно.

— Понял… Дальше.

— Второй момент — стиль написания иероглифов. В китайской письменности есть кайшу — «уставное письмо». Это эталон написания иероглифов. И есть несколько видов скорописи, которая допускает их упрощение, соединение чертами, отклонение от строго вертикального или горизонтального расположения, разные размеры. Меня научили писать иероглифы в стиле скорописи цаошу,

и «сяо гуй» был выполнен именно в этом стиле. Более того… — Синти на мгновение заколебалась, но потом продолжила: — Он был выполнен почерком, принятым в нашей семье.

Она подтянула лист поближе и, повернув его к Фреду, показала карандашом:

— Видишь, первый иероглиф, вот эта птичка, в три раза меньше второго. Это не общепринятое начертание, это семейная особенность, как и их взаимное, чуть наискосок, расположение. Традиционное для цаошу написание иное, вот примерно так… — Она начертила рядом еще один иероглиф и, сдув упавшую на глаза челку, задумчиво закончила: — Вот так…

Фред наклонился к столу, длинно выдохнул дым через нос, затем старательно вдавил окурок в массивную пепельницу и задумчиво потеребил ус:

— Да, дела… Синти, принципиальный вопрос — тебе не могло показаться? В смысле эти черточки… Они не могли случайно сложиться в нечто похожее на иероглиф?

Она уверенно замотала головой: