Инициация

Ночью Дон лежал в постели, не в силах заснуть, и смотрел в темноту. Мишель бормотала и всхрапывала, Туле свернулся у них в ногах сорокакилограммовым калачиком. Пес содрогался и поскуливал при каждой вспышке молнии, при каждом ударе грома, катящегося по долине. Бело-голубые всполохи и отблески озаряли комнату, ветви деревьев тянули свои костлявые тени по потолку, по покрывалу, по сжавшейся в клубок фигуре Мишель; выставляли призрачные когти, стремясь сдернуть простыни и вцепиться во влажную от пота нагую плоть. Полыхнула молния, и Дон начал считать, ожидая удара грома: раз, два, три, БУМ! Задребежала склянка с водой, в ней закачались зубные протезы, искаженные до неузнаваемости в свете мгновенной вспышки. По крайней мере дождь почти затих, а ветер унялся до отдельных порывов.

У Дона ломило суставы, и он размышлял, не принять ли еще одну таблетку. Вместо этого он повернулся на бок и обнял Мишель. От нее исходил сильный запах ночной испарины и чего-то иного, чего-то глубинного: запах сырости и земли, который заставил его отпрянуть и дышать через рот. Ладонь Мишель бессознательно сжала его руку. Ее кожа была холодной, как чешуя рыбы, оставленной задыхаться на мокром глинистом берегу, – щуки, выуженной со дна северных озер.

Он лежал, сдерживая дыхание, напряженно вслушиваясь в звуки ночи, скрип древесных стволов, слабый похоронный перезвон ветряных колокольчиков, ударяющихся о доски. В одной из комнат кто-то хихикнул; смешок просочился сквозь вентиляционную решетку, и Дон вспомнил, как перешептывались в детстве близнецы, строя планы и замышляя шалости. Совсем рядом квакнула лягушка, возможно застряв где-то с подветренной стороны чердачного окошка, ее жалоба была подхвачена дальним хором во дворе, в зарослях сорняков и в тени магнолий: мрачная литания, странным образом усиленная акустикой бури. Лягушки вели себя беспокойно в последнее время, да? Может быть, подобно собакам, они могли чувствовать надвигающееся несчастье. В потайных ходах за стенами возились мыши, и Дон подумал, что надо бы завести кота, а в следующее мгновение уже спал.

4

К рассвету штормовой фронт сместился, и восход окрасил спальню в голубые и розовые тона. Дон не помнил, что ему снилось, но понял, что ничего хорошего, увидев во время бритья в зеркале мешки под глазами. Его руки тряслись от усталости, он трижды порезался, и ему пришлось обклеивать лицо кусочками туалетной бумаги, чтобы остановить кровь. Заправляя постель, он обнаружил на подушке отпечаток грязной руки и комья земли на простынях. Он нахмурился, сдернул простыни и бросил их в корзину для белья.

Хор удивленных восклицаний заставил его поспешить вниз. Оказалось, что у Курта ночью случился приступ сомнамбулизма – возможно, как реакция на отвратительную погоду и заново пережитые события его леденящей кровь истории. Такие приступы бывали у него в подростковом возрасте: случалось, он просыпался в шкафу, в кладовке или на чердаке. На этот раз он нашелся в теплице, распростертый между помидорами и кабачками. Мишель спозаранку зашла на кухню, чтобы начать готовить завтрак, и увидела, что задняя дверь открыта.

Объяснить, что произошло, Курт не мог и решил, что, наверное, споткнулся и ударился головой: прямо над правым ухом у него красовалась шишка, а на лице виднелись ссадины. Хуже всего было то, что его кисть и предплечье искусала крыса – и довольно сильно. Это означало рентген, прививки против столбняка и бешенства, а также неприятное осознание того, что до теплицы добрались грызуны. Последнее озадачило Дона. Крысы ему ни разу не попадались. Очевидно, вплоть до этой вылазки они прятались в погребе или амбаре. Ну что ж, пока Курту будут делать уколы, придется заскочить в магазин и закупиться ядом и крысиными ловушками.

Пока все усаживали Курта в «ровер», чтобы отвезти в медпункт, – все, кроме Аргайла, который сидел за кухонным столом, попивая кофе, сдобренный щедрой порцией виски, – Дон зашел в дом взять куртку и обратил внимание, что дверь в погреб приотворена на пару сантиметров, открывая полосу затхлой черноты. Дон с отвращением почувствовал, что по телу пробежал холодок, в один миг превратив его в мальчишку-скаута, дрожащего у костра. Выходя, Дон захлопнул дверь бедром.

Все более-менее разъяснилось: Курт утверждал, что незадолго до рассвета вышел удовлетворить естественные потребности, но, вероятно, был слишком пьян, поскольку начисто забыл, что с ним произошло, когда он поднялся на крыльцо. Дон, который только что сломя голову пробéгал десять минут в поисках ключей от машины и только потом догадался засунуть руку в карман, где их и обнаружил, прекрасно понимал, о чем речь.