С меня снимали допрос тут же, в квартире, после того, как жену и дочь увезли в морг. Следователь дотошно допытывался: не угрожал ли нам кто-нибудь; не подозреваю ли я кого-нибудь; какие вещи пропали. «Нет», «нет», «никакие», — отвечал я.
После его ухода я дозвонился до Тарасова и жестким голосом сказал ему: «Никому ни звука». «Понял, — сказал Тарасов, бывший офицер спецназа. — Помощь нужна?» «Нет», — кратко сказал я и повесил трубку. Я сам буду судьей. И судьей и палачом.
В дверь опять позвонили. Я взял пистолет, подошел к двери, заглянул в глазок и… распахнул дверь.
На пороге стоял Кот. Мы обнялись. Кот прижал меня к своей широкой груди и долго не отпускал. «Я все знаю», — чуть слышно прошептал он. Мне хотелось расплакаться, но проклятые слезы не шли. Я только издал какое-то странное хрюканье. «Терпи», — жестко сказал Кот и, отпустив меня и заперев дверь, прошел в кухню.
— Ты как здесь оказался? — спросил я. — Ты же вчера должен был уехать.
— Позвонил тебе на работу. Мне все рассказали.
— Помолчим, — сказал я, разливая водку.
Кот пил, не закусывая. Лицо не было сочувственным. Мы долго сидели молча и пили. Я начал пьянеть. На Кота водка не действовала, хотя к закуске он не притрагивался. Наконец он пристально посмотрел мне в глаза и произнес, скорее утвердительно, чем вопросительно: «Ты знаешь, кто это сделал!» Я кивнул головой. «Что собираешься делать?» «Мстить. И не отговаривай меня. Я их приговорил к смерти. Всех четверых». Он удовлетворенно кивнул головой и сказал: «Я пришел не отговаривать тебя, а помочь». «Не-ет, — протянул я, — это мое дело. Казнить буду сам». «Ты забыл, — сказал Кот спокойным и твердым голосом, — что враги любого члена ордена являются врагами всех членов ордена». И он указательным пальцем коснулся шрама на кисти моей левой руки. «Орден существует. Его никто не упразднял». «Казнить буду сам», — упрямо повторил я. «Я этого не оспариваю, но и ты не можешь лишить меня права участвовать в этом».
Там же.
— Зачем тебе влезать в уголовщину? Не надо, я сам.
— Это мне решать. Ты не можешь лишить меня права на это. И запомни крепко-накрепко. С тобой случилось то, что может случиться с каждым, в том числе и со мной.
Кот ушел поздно, несмотря на то, что я уговаривал его остаться на ночь. «Тебе надо побыть одному, — сказал он. — Встретимся завтра в восемь вечера в Парке Победы У выхода из метро. Я буду не один. Покажешь нам этих „крутых“».
На следующее утро я уже был морально готов действовать. Бешеная злоба уступила место холодной ненависти. Вся моя психика была как бы тонким лучом, сконцентрированным на одном — отомстить.
Я зашел в комнату дочери. На письменном столе лежали конспекты лекций вперемежку с учебниками и видео-магнитофонная кассета. Я бездумно вставил ее в магнитофон и включил. На экране — митинг на Дворцовой площади. На трибуне тогда еще кандидат в президенты, а ныне президент, прозванный Темной Лошадкой.
В. Аксючиц (в прошлом диссидент).
«Независимая газета», 15 декабря 1996 г.
«Соотечественники! — кричал Темная Лошадка внимательно слушавшей его толпе. — Вас уже не один год бессовестно грабят. Вы работаете бесплатно, как рабы в древнем Риме. Неужели вам не надоело быть рабами? Правители через средства массовой информации примитивно врут вам, считая быдлом. Неужели вам не надоело быть быдлом? Предприниматели! Вас уже не один год грабят и отстреливают, как диких кабанов. Неужели вам не надоело быть кабанами? За годы кровавой лже-демократии бандиты, опора правящего ныне режима, убили сотни тысяч ни в чем не повинных людей. И это может случиться с каждым из вас. С каждым без исключений. Неужели вы будете и дальше терпеть этот преступный режим?
С этим можно покончить очень быстро, раз и навсегда. Для этого необходимы только три фактора. Только три. Первый — это чтобы вы поддержали меня на выборах. Второй — чтобы вы поддержали меня после выборов, когда я буду проводить референдум. И третий — это чтобы меня не пристрелили. Виват, россияне!» Он вскинул руку, растопырив буквой V два пальца. «Виват! Виват! Виват!» — ревела толпа.