— А кто же? (Для меня, дилетанта в вопросах криминалитета, все «крутые» были мафией).
— Это хуже, чем мафия, — сказал Тарасов, — это «отморозки».
— Что за «отморозки»? — удивился я.
— Ненормальные. Ничего не умеют и не могут. Только примитивно грабить и убивать. Что называется, отбросы преступного мира. Да, да, в криминальном мире тоже имеются отбросы.
— И что же теперь делать?
— Самое умное — выделить в бюджете пять штук в месяц.
— Ну да! Сообщим в милицию.
— Бесполезняк. Пока они тебя не убили, не обращайся. Вот убьют, тогда приходи.
— А профилактика?
— Какая профилактика. Я же тебе говорю, это — ненормальные.
— Может, тогда мафию попросить разобраться?
— Попросить можно, но это не поможет. У этих дегенератов притуплен инстинкт самосохранения. Они ничего не боятся. Их ведь шлепают регулярно. И мафия, и милиция. А они все плодятся и плодятся. И идут на все.
— Ну, так и я пойду на все. Ты мне разрешение на оружие сделал?
— Обещали завтра. Но ты подумай. Легче откупиться. Что, мы обеднеем, что ли?
— Я очень жадный, — сказал я, давая понять, что разговор окончен.
Жена и дочь закончили завтрак и минут через десять отправились на работу и в институт. Я подошел к окну и смотрел, как они шли через двор к арке. Затем допил чай и поехал в свой офис.
На следующий день, в субботу (день референдума о передаче президенту диктаторских полномочий), я в семь утра уже выехал в Токсово посмотреть, как идет отделка загородного дома, который я построил силами своей фирмы. Дом получился красивый. Замок в миниатюре с башнями и винтовыми лестницами. Три этажа над землей и один — под землей, где была устроена сауна, отделанная березовыми досками, и небольшой бассейн, покрытый итальянской керамикой. Камин на каждом этаже. Подземный гараж оборудован мойкой.
Отделка близилась к завершению, и я уже прикидывал, какую мебель поставить в свой кабинет, который располагался в одной из двух башен.
Подъехали мои компаньоны, чьи особняки стояли по соседству. Каждый из нас лез из кожи вон, только бы утереть нос товарищам в вопросах отделки дома.
День провели славно. Выкупались в озере, пообедали шашлыками на траве и расписали пулю. В Питер я вернулся только в час ночи. Припарковав машину у подъезда, поднялся на свой третий этаж и обнаружил, что дверь не заперта. Нехорошее чувство переполняло меня, когда я входил в квартиру. Зажег бра в передней. На трюмо под огромным зеркалом лежала записка. Я машинально взял ее и, не читая, прошел в спальню.
Нина лежала на полу с синим лицом. Вокруг шеи был намотай электрический провод. Рядом лужа крови. Безымянный палец на левой руке, на котором было старенькое золотое колечко с маленьким изумрудом, доставшееся ей от бабушки, отрезан. Я стоял, как парализованный. Затем почему-то посмотрел на записку, которую держал в руках. Почерком дочери было написано: «Папа, звонил Сидоренко Константин Павлович. Он приехал сегодня и остановился в „Астории“. Завтра вечером уезжает».
Я опрометью бросился в комнату дочери.
В разорванной одежде, вся в крови, она лежала на ковре в неестественной позе. В метре от ее тела что-то блестело. Я подошел, нагнулся и поднял. Это была пуговица в форме черепа.
Именно эта пуговица привела меня в чувство. Паралич спал. Появилось бешенство. Я физически чувствовал, как бешеная злоба заполняет всю мою сущность. За несколько минут я превратился совсем в другого человека.
КОГДА КУЗНЕЦОВ ВОШЕЛ В КАБИНЕТ, ОН СРАЗУ ЖЕ СПРОСИЛ, КТО ЗДЕСЬ САВЕНКОВ, ПРИБЛИЗИЛСЯ К НЕМУ И СКАЗАЛ: «ЭТО ТЫ УБИЛ МОЮ ДОЧКУ? ЧТО ЖЕ ТЫ НАДЕЛАЛ?» ОН КРЕПКО ОБНЯЛ САВЕНКОВА, И В ЭТОТ МОМЕНТ РАЗДАЛСЯ ЩЕЛЧОК. ЭТО СРАБОТАЛ ВЗРЫВАТЕЛЬ ГРАНАТЫ, КОТОРУЮ КУЗНЕЦОВ ДЕРЖАЛ В ПРАВОЙ РУКЕ. ЧЕРЕЗ СЕКУНДУ РАЗДАЛСЯ ВЗРЫВ. ГРАНАТА РАЗОРВАЛА КУЗНЕЦОВА НА ЧАСТИ, А У САВЕНКОВА ВЫРВАЛА ВНУТРЕННОСТИ.
Водка! Древнее лекарство несчастных. Я пил второй день. Пил и не пьянел. Ощущал только одно — ненависть. Именно она была настолько сильна, что глушила хмель. Я отключил телефон. В дверь время от времени звонили. Я подходил и смотрел в глазок. Товарищи по работе. Следователь прокуратуры Синицин. Я без звука уходил на кухню и продолжал пить. На столе возле бутылок лежал вороненый пистолет системы «Макаров», который я купил в день наезда «крутых», не дожидаясь, пока Тарасов сделает мне разрешение. Здесь же лежали семейные фотографии. В основном последних двух лет. И лица жены и дочери были очень счастливыми. Опять звонки, и опять я, зажав в руке «макара», подхожу к глазку в надежде, что придут они.