После того, как переломанный парень-утка ушел, пропущенный мною, передо мной появился новый самоубийца, это был мужчина средних лет. Он был одет в темно-зеленые брюки и такого же цвета, только очень потасканный почти до колена, приталенный сюртук с двумя декоративными пуговицами сзади, да черные, на небольшом каблуке, востроносые туфли. У мужчины под сюртуком, как потом оказалось, ничего не было. Два загнутых борта сюртука оголяли покрытую черными, густыми волосами грудь. У мужчины зрились темные волосы, и витиеватые достигающие подбородка бакенбарды, а потому в целом и его вид, и одежда, и манера держаться говорили о том, что передо мной человек из прошлого столетия… вернее позапрошлого. Мужчина шел, держа ровно спину, и делая каждый шаг неторопливо, опуская ногу на пол с большим достоинством, словно обдумывая, стоит ли вообще ставить ее туда. Его наклоненная, свернутая влево, обмотанная толстой веревкой шея с тем же достоинством несла голову, а конец веревки лежал на правом плече. И когда от ходьбы он съезжая с плеча, повисал вертикально вдоль пуговиц сюртука, точно утягивая туда, вниз и своего обладателя, мужчина эффектным движением руки брал этот упавший конец и закидывал его на прежнее место… вроде как то была не веревка на которой он удушился, а прекрасный, легкий шарф из прозрачной, шелковой ткани.
Меня очень заинтересовал этот мужчина. Еще бы, человек из девятнадцатого века! Ничего себе!..
И мне захотелось с ним поговорить, узнать откуда он, кто такой, что с ним произошло и почему до сих пор он не ушел отсюда…
Я стала его окликать, но он вроде, как и не слышал меня. И тогда я догнала его, подняла руку, похлопала по плечу, нещадно при этом, окатив кровавой водой текущей из моих рук его сюртук, а он вдруг резко повернув голову, глянул на меня выпученными, безумными глазами… так, что на миг я замедлила шаг, остановилась и содрогнулась всем телом. Испугавшись этих разведенных, глядящих в разные стороны черных очей, и бледного лица с синеватыми губами. Мужчина открыл рот и негромко выдохнув, сказал какую-то белиберду… вроде, как и не на русском. Он всплеснул руками, и тихо засмеявшись, внезапно остановился, да не сводя с меня пристального взгляда, схватился рукой за конец веревки и начал ее тянуть вверх. Его рот широко раскрылся и оттуда вывалился лапистый, синий язык, а затем раздались булькающие, хрипящие звуки.
— Ах! — воскликнула я, не ожидая такой нелепой, безумной реакции.
— Чё, встал дурень, — увидев, что происходит передо мной, грубо сказал Андрей мужчине, и придержав меня за плечо одной рукой, словно загораживая от безумца, протянул ему навстречу свой сжатый огромный кулак. — А, ну, давай… топай ножищами, а то сейчас схлопочешь от меня беляк недобитый… Ишь ты, девушку пугает.
Мужчина, глянув на кулак Андрея, поспешно закинул веревку на плечо, засунул язык в рот, и порывисто развернувшись, продолжил свой путь, с тем же достоинством и все так же ступая неспешно, будто в целом ему было наплевать и на кулак, и на коридор, и на веревку на собственной шее.
— Ты, зачем его окликала? — спросил меня Андрей, когда мы вновь продолжили движение.
— Да, так…, - все еще испуганно поглядывая вслед безумцу, ответила я. — Хотела узнать из какого он времени и почему до сих пор не ушел?
— И так понятно из какого времени, — отметил Андрей и негромко засмеялся. — Века из девятнадцатого, видала же на нем сюртук какой замызганный… Наверно попер у кого-та.
— Да, вроде не похож он на воришку, — оглядывая сзади висельника, его прямую спину и гордую поступь молвила я.
— Эх! Девочка, много ты понимаешь в воришках, — изрек Андрей, а после небольшой паузы добавил, — ну, а не ушел он до сих пор потому как трус… Боится этого самого… Божьего Суда… Наверно представляет себе Бога… такого громадного высоченного великана ждущего когда явится этот вороватый, трусливый висельник, которому он оторвет его головенку… А стоит ли бояться, она ведь у него… глянь Олюсек, и так на бок наклонена, Бог только пальчиком махнет и все… Она уже бестолковая такая и ни кому не нужная вниз свалиться… да покатится… ха. ха. ха, — раскатисто захохотал Андрей.
А я взглянув на образующую тупой угол, голову этого трусливого висельника, тоже засмеялась. Подумав, что Андрей как всегда прав и голова на шее этого мужчины, как впрочем, и сама шея на плечах его, держится некрепко и все время клонится на бок и маленько вперед, вроде как кивая кому-то или кланяясь.
Не могу сказать точно сколько вот так мы шли… я, Андрей и все остальные самоубийцы… день, месяц, год… а может уже и десятилетие… столетие… Однако дверь заветная, вожделенная, такая для нас всех страстная не желала появляться… проверяя, испытывая нас или просто над нами издеваясь, надсмехаясь.
В коридоре царила все та же предвечерняя серость, продолжало пахнуть гниющей древесиной, со стен осыпалась побелка, оголяя внутренности разваливающихся саманных стен- как растолковал Андрей.