— Да…, - протянул Андрей, не очень-то желая упасть в моих глазах, а потом улыбнулся своей располагающей улыбкой подняв вверх уголки рта и немного выпучив верхнюю губу так, что стал похож на недовольного ребенка. — По глупости влез я в дельце одно… Ограбили мы с приятелем кой- кого… Ну, а хозяин квартиры как назло домой явился… и вышла у нас там потасовка… И я случайно его… случайно… не хотел я его убивать… А этот приятель… его как взяли, он ментам меня и сдал… мать его так… Мне бы самому пойти, явку с повинной написать, а я нет… Менты когда за мной явились, я с дуру ствол тестя схватил и давай отстреливаться… А когда в двух из них попал… понял, что все…все…все… Деваться некуда!.. Так все по-дурацки вышло. Не зачем мне было и вовсе на грабеж идти… У меня же Олюсек, жена была, сынку седьмой годок шел… Все у меня хорошо складывалось так нет приперся этот приятель… чтоб его. Всю свою жизнь из-за него прокакал, спустил в унитаз… Эх, да ведь ученый, как говорится был, раз уж сидел по малолетству… Отсидел, вышел, вроде как ума нажил… повзрослел… на работу устроился, женился… потом сынок родился… И тут этот Санек ко мне подвалил… эх! чтоб ему….
Андрей замолчал, верно, говорил про себя не лестные эпитеты, посылая их в сторону приятеля, каковой так неизвестно зачем подвалил и сломал и его жизнь… и жизнь его жены и жизнь сына… да направил поступь этого человека в полуразвалившийся коридор, в общество самоубийц.
Глава пятая
Мы разговаривали с Андреем подолгу, он рассказывал мне о своей жизни, о жене Наталье, о сыне Володьке, а я в основном о том, что произошло за эти годы с нашей страной, и в целом, что случилось в мире.
Андрей хоть и сидел в тюрьме, и был когда-то лишь простым водителем грузовой машины на стройке, оказался очень умным и интересным собеседником. Он всегда внимательно слушал мои рассказы, делал толковые замечания и с болью в сердце переживал, не раз высказывая это, гибель и развал Советского Союза, его любимой и великой Родины. И честно говоря, если бы не кровавый бульон в его голове, то можно было бы сказать — он задел меня за живое… все больше и больше начиная мне нравится.
Ох! слышала бы я себя… находясь одна в квартире в той жизни… непременно бы скривила свои мягкие, пухленькие губки, наморщила свой покатый небольшой лобик и презрительно посмеялась над этими мыслишками… над изменившимся вкусом… и над этой жалкой, мокрой курицей в которую теперь превратилась.
Только сейчас я презрительно хмурилась над теми мерзкими, безумными мыслями, что произносила, тогда… оставшись в пустой квартире, не желая находиться в одиночество, не желая жить и возвращаться в ту покинутую и холодную кровать.
Эх!.. повернуть бы время вспять… Хоть на секундочку… на самый малюсенький миг…
И с замиранием сердца услышать, как скрипит отмыкаемый замок, открывается дверь… Войти…войти в ту теплую, сухую и приятно пахнувшую домашним уютом квартиру… Увидеть свою чудесную прихожку, такую убранную, светлую, озаряемую трехрожковой люстрой, в которой мигом бы вспыхнули три наполненные сиянием стеклянные лампочки… Упасть бы на простыни хрустящие от чистоты, сухие, небрежно расстеленные на двуспальной, широкой и мягкой кровати… Накрыть себя сверху одеялом из лебяжьего пуха… И закрыв глаза насладиться покоем, тишиной, пустотой, одиночеством живущем в той квартире… Насладиться… насладиться…. дарованной тебе жизнью и ощущением, что ты живехонек… жив, здоров и невредим.
А не этим… просто невыносимым плачем, хрипом, стенанием, этим плесневелым запахом не просыхающей, гниющей древесины, этим плюханьем босых, мокрых ног по полу… Этим ненавистным мне коридором и всеобъемлющим желанием ухватиться за дверную ручку и несмотря на боль в руках обязательно… обязательно ее удержать и получить, что- то новое… иное…
Хотя… хотя, если честно сказать, теперь я убедившаяся в том, что после смерти есть жизнь… Вернее иное состояние тебя, иное существование побаивалась, что есть и Он — Бог… каково его имя Сварог, Будда, Аллах, Иисус, Тетраграмматон, я не ведала, но если есть Он, значит наверно есть и Суд Божий.
Суд Божий… быть может тогда есть и Ирий- сад…. и Пекло…
И войдя в эту дверь, коей все так стремятся, вернее почти все… не попаду ли я прямым ходом на этот самый Суд… на плаху, где уже точит топор палач, одетый в красный плащ и высокий с прорезями для глаз колпак.
Палач… оный теперь, прямо как восставший из могилы призрак, стал преследовать меня, и частенько выскакивать перед моим взором, проводя пальцами по острому, тонкому лезвию топора и по своей шее намекая мне, что меня ждет там… за той дверью… намекая или просто пугая.
И страшась этого палача, и своих мыслей, я уж не всегда, и не так настойчиво, пыталась схватиться за ручку… схватиться и главное удержаться… иногда пропуская вперед более настырных и упорных. И что самое интересное этим более упорным никогда не оказывался Андрей, который наверно решил, что именно я должна была, из нас двоих, первая уйти отсюда и теперь все время мне помогал в осуществлении этого действия.