Инсбрукская волчица

– Пытки – прошлый век, – спокойно ответил Дитрих, – однако некоторые не гнушаются использовать старые добрые методы для получения признания. Я всегда был категорически против этого. Ну вот начни я пытать преступника, хоть бы он и виновен был, ведь ему тем самым моральную опору дам – сыщик бессилен что-то доказать и срывает зло на том, кто заведомо слабее, кто не сможет защитить себя. Между тем, это бросает тень не столько на сыщика, сколько на всё отделение. Смеётесь? Но ведь это так. Начни я вас пытать, вы только крепче зубы стиснете и будете молчать, посмеиваясь над моими потугами выудить признание. Скажете, это не так? – инспектор смерил меня взглядом, – не отвечайте. Не подумайте, чтобы я вас ненавидел, нет. Сыщики не приучены судить человека только за то, что он есть. Конечно, я, как сыщик и как человек, категорически не одобряю того, что вы сделали, но признаюсь, вы мне очень симпатичны – у вас огромная сила воли, вы сильны духом. Я уверен, не случись чего-то такого, экстраординарного, вы бы дотерпели до конца года, а там уже новый коллектив, вы бы по-другому взглянули на жизнь.

Я с ногами влезла на нары и решила на монологи инспектора отвечать язвительными колкостями. Если я покажу ему, что он попал в цель, он начнёт методично дожимать меня. Сейчас он не казался мне чудовищно душным человеком, напротив, он проявлял ко мне куда больше внимания, чем когда-то родители. Иногда мне казалось, что со мной он проводит больше времени, чем с собственной женой. Нетрудно было догадаться, что к собственным детям он относится с таким же холодным равнодушием, как и к посторонним людям.

– Вы бы так о своих детях заботились, как о преступниках! – бросила я и, кажется, смутила инспектора.

Он задумался, словно не ожидал от меня такого выпада. Я мысленно похвалила себя: кое-что и я сама смыслю в человеческой психологии! «Ну погоди у меня, пиявка!», – зло думала я и тотчас бросилась в атаку.

– Подумать только – всю жизнь человек ловит преступников, а сам же их и выращивает! С такими пробелами в воспитании однажды ваши сын или дочь возьмут, да и зарежут кого-нибудь! – я залилась громким лающим смехом, намереваясь сильнее поддеть инспектора, – горький парадокс – заботится, как любящая мать о преступниках, но плюёт с высокой колокольни на родных людей!

В этот момент на меня вновь накатил приступ истерического смеха. Конечно, торжествовать мне оставалось недолго, но этот короткий миг вновь сделал меня победителем. Эта пиявка убедилась, что я не сдамся без боя и ему рано праздновать победу надо мной. Волки на то и волки, что до последнего сопротивляются.

– Человек – продукт своего окружения, – ответил Дитрих, – верите или нет, я сам в детстве пережил много неприятностей. Родной отец погиб на войне, а как мать вновь вышла замуж, мы с братом и вовсе будто перестали существовать для отчима и матери. Когда я изъявил желание стать сыщиком, тот просто усмехнулся, сказав, что «таких сопляков в полицию не берут». И мне хотелось во что бы то ни стало доказать ему обратное, что я чего-то стою. У нас с вами много общего, разве что я выбрал другой путь для самоутверждения.

Первоначальный шок от моей контратаки у Дитриха прошёл, и сейчас он уверенно разыгрывал свою партию.

– Знаете, как порой тяжело предавать людей суду? В иных преступлениях мотив шокирует своей низостью, ты чувствуешь неприязнь к человеку, а в иных сочувствуешь ему, и хотя с точки зрения закона я обязан посадить его в тюрьму, но, как человек, я испытываю к нему настоящее сочувствие. Некоторые люди настолько отчаивались добиться справедливости, что вершили её такими противозаконными методами, как убийство.

В следующий момент воцарилась минутная пауза. Мы оценивали положение. Дитрих, очевидно, нашёл способ разговорить меня. Долгая задушевная беседа продолжалась весь вечер. Инспектор шёл ва-банк и так разоткровенничался, что я слушала его, затаив дыхание. Он рассказывал мне всё от начала до конца, решив, чтолибо он сегодня расколет меня, либо потерпит унизительное поражение.

Глава 23. Золушка

Последние два года я был постоянно взвинчен. С тех пор, как вновь объявились «ночные твари», мне было не до отдыха. Яне сразу узнал о них. Наверное, не поедь я в своё время в Вену и не узнай о бесчинствах грабителей, осталось бы то дело нераскрытым. В начале января 1905 года кто-то обчистил дом ростовщика Лейзермана. Дело повесили на одного деревенского дурака. Наверное, продолжил бы бедолага гнить, если бы я не додумался поднять дело из архива и сравнить почерк. Мне сразу бросились в глаза вопиющие противоречия – как один, достаточно заурядный юнец мог унести столько вещей? Воров было, самое малое, трое. Не исключено, что там и вовсе была целая толпа. Мало того, замок явно профессионал вскрывал, а этот и пороха не выдумает. Чего только не наслушался я в свой адрес, когда инициировал пересмотр дела…