Инсбрукская волчица

До суда оставалось меньше недели, я была готова слушать в свой адрес поток проклятий и брани. Почему-то я, представляя себе эту картину, не испытывала ни малейшего желания раскаиваться в том, что натворила. Допустим, буду я стоять на коленях и просить прощения у людей, что это изменит? Меня, скорее, разорвут на части. Если бы это могло вернуть жизни всех убитых и как-нибудь помочь покалеченным, может, был бы в этом какой-то смысл. А так пропасть между мной и обществом теперь такая, что не видно конца и края. Казалось, инспектор Дитрих – единственный, кому я интересна. Я чувствовала, что катастрофически проигрываю навязанную им игру на нервах. Я постоянно меняла показания то ли с целью запутать обвинение и вогнать его в цейтнот, то ли с целью позлить инспектора, в очередной раз возвышенного и воспетого в прессе. Но знала ли я тогда, во что я ввязалась, бросив вызов Дитриху? Сам инспектор в ответ на мой вопрос, почему он проводит допросы без своего напарника и не по форме, с улыбкой ответил, что шахматную партию лучше играть вдвоём.

В первые дни он был немного озадачен, если не сказать, растерян моими взаимоисключающими показаниями – я то говорила, что влезла через окно, то вошла через чёрный ход, а то и вовсе пришла на уроки вместе со всеми. Однако позже он с каменным лицом записывал всё в протокол и заверял, что получил всё, что хотел. А уж потом и началась настоящая пытка. Одно дело, когда пытают физически. Ты просто стиснул зубы и молчишь, пока на тебе не остаётся живого места, а вот от психологических атак ты никак не защищён.

Чтобы как-то отвлечься от мрачных мыслей, я уставилась в зарешеченное окно, за которым мельтешили снежинки. Вдалеке виднелись огни Вены. Я так мечтала снова попасть в этот чудный город… Кто же знал, что таким образом. Снова я предалась мечтам. Часто перед смертью человек вспоминает каждое своё решение, каждый поступок. Иногда думает о том, что было бы, живи он иначе. Я снова строю воздушные замки. В моих грёзах всё выглядит безмятежно, я счастлива и довольна жизнью. Я вижу улыбчивого шулера из поезда, темпераментного и харизматичного хорвата Ненада, так увлечённого химией, замёрзшие горные озёра и бурные водопады.

Я точно засыпаю и сижу за столом, покачиваясь, словно маятник, из стороны в сторону. Сперва меня даже не тревожит звук быстрых шагов за дверью и приглушённые голоса. На секунду всё затихает, а потом тишину нарушает скрип железной двери, и я слышу дразняще знакомый голос:

– Добрый вечер, фройляйн Зигель.

Я нехотя повернула голову и разглядела в тусклом свете тщедушную фигуру Дитриха. Он по-прежнему был бодр и доволен собой. От него всё ещё веяло уличным холодом. На его обветренном лице сияла улыбка. «Опять он!» Я инстинктивно вскочила и сделала три шага назад, пока не упёрлась спиной в стену. Инспектор нагрянул как раз в ту минуту, когда я окончательно отвыкла от его подхихикиваний, от его бархатного, как у змея-искусителя, голоса, от этого гипнотического взгляда, но самое главное, от его полунамёков. Я с ужасом поняла, что в этот раз мне, как это ни прискорбно, не выстоять очередную партию. По-хорошему, мне сейчас ничего не остаётся, кроме как сдаться на милость победителю и, наконец, дать исчерпывающие показания. Но я не привыкла сдаваться без боя. Нельзя давать ему иллюзию собственного превосходства. Я решаю принять его игру.

– Надеюсь, он у вас действительно добрый, – отвечаю я с презрительной усмешкой.

Дитрих по-прежнему улыбается. Он уже одет не во всё чёрное, напротив – на нём белая рубашка и новенький жилет. Он всё больше седел, однако по-прежнему оставался будто законсервированным. С другой стороны, упыри никогда не стареют, наверняка это относится и к нашему въедливому сыщику.

– Как вы себя чувствуете? – спросил инспектор, глядя на меня с неподдельным интересом.

– Спасибо, не очень, – ответила я.

– Понимаю, – развёл руками инспектор, – лишение свободы пагубно сказывается на человеческой психике. Особенно, когда вам никто не пишет, фактически, от вас отказались все. Я ещё в первый день заподозрил вас в убийстве, но мог ли я, имея на руках только подозрения, приказать арестовать вас? Нет, тут надо было действовать тоньше. Косвенные улики, как палка о двух концах. Не подкреплённые признанием обвиняемого, они подобны карточному домику. Любой хоть чуточку грамотный адвокат развалит это дело в суде за пару минут.

– А если обвиняемый молчит? – вызывающе бросила я. – Пытать будете?