Инспектор и «Соловей»

— Это очень хорошее правило, — смягчился гость, — если ваш любезный муж его придерживается — весьма похвально. — И глаза его снова побежали по стенам нашей комнаты. Будто это были не стены обыкновенной комнаты, а вертушка карусели. Мне казалось, что он старается увидеть сквозь стены чемоданчик с долларами или во всяком случае найти место, где он замурован. Мне надоела эта возня и я попросил Ирину запереть дверь на замок, а затем вытащил из-под дивана чемоданчик и положил его на стол прямо в золотистый круг под оранжевым абажуром. Щелкнул замок, откинулась крышка, и бегающие глазки гостя сразу остановились на зелененьких бумажках, будто попали в поле сильнодействующего магнита.

— Считали? — спросил он, вытирая лоб, покрывшийся испариной.

Мы сказали, что с той памятной ночи чемодан ни разу не открывали.

— Может быть, и не будет надобности считать, — проговорил кувшин. — Известный вам человек уполномочил меня сделать предложение — ваш ключ переходит в его собственность, а вся добыча станет вашей, кроме конверта. Гарантирую, что в России ключ применяться не будет. Ваша монополия не нарушится.

Но сделка не состоялась. Ирина отказалась. А мне казалось, что был смысл получить все деньги, покончить с этой отмычкой и уехать куда глаза глядят и начать новую жизнь. По правде говоря, нам пофартило. Так считал я. Но Ирина не согласилась. Позже, когда гость ушел со своим свертком, она объяснила причину отказа: «Не нужно с ними связываться — где-то набедокурят, провалятся, а след к нам приведет». Радовалась Ирина, что закончили благополучно такое трудное дело, строила планы нашей будущей жизни. Несколько раз повторяла: «Обеспечены и независимы» и кружилась, пританцовывая по комнате. А уж со мной была ласкова как восемнадцатилетняя девчонка. Прежде она как-то стеснялась пойти со мной в театр или филармонию, только изредка в кинотеатр, и то неохотно соглашалась зайти. Да я и не настаивал. Понимал, что она может оказаться в неприятному положении. А после этого дела сама купила билеты в филармонию, да самые лучшие. Правда, до этого мы побывали в магазине и обновили свой гардероб. Приоделись не хуже иностранных туристов. Доллары в то время были настоящими вездеходами, на них все можно было купить.

После концерта поехали в роскошный ресторан ужинать. Одним словом, хорошо скоротали вечерок. А потом то ли под влиянием выпитого вина, то ли от хорошего настроения, Ирина рассказала все о своей прошлой жизни. Одно могу сказать: хлебнула она горя изрядно и недаром потеряла веру в людей. Богатые родственники увезли пятнадцатилетнюю девчонку на юг, спасаясь от революции. А когда иссякли капиталы, заставили ее пойти на панель. Сколько она выстрадала только ради того, чтобы отблагодарить своих благодетелей. Но самое страшное случилось позже. Когда из Крыма стали уплывать корабли, родственники преспокойно эвакуировались, оставив Ирину в порту в одном платье. Конечно, им нужна была племянница, которая продавала свое тело, чтобы прокормить их в трудную минуту. А за границей она их могла скомпрометировать.

Вернулась Ирина в Петроград и будто онемела: людей не любила и себя человеком не считала. Можно только диву даваться, как она в ту пору на себя руки не наложила. Какой-то сердобольный человек пристроил ее на работу в портовую контору, а потом, когда узнали, что она несколько языков знает, назначили переводчицей. Так и жила. Что положено на работе — сделает и замкнется на невидимый замок. Немного она оттаяла после того, как познакомилась со мной.

Вот такая подруга жизни была у меня. Где-то я слышал строчки: «Она меня за муки полюбила, а я ее за сострадание к ним». Так это о нас написано. Только наоборот. Я бы этому человеку и сегодня за эти слова руки поцеловал.

Но, кажется, я отвлекся. Впрочем, вы поймете человека, у которого всех радостей — только воспоминания. Вернусь к тем дням. Нам казалось, что с долларами все шито-крыто и их ищут далеко от Ленинграда. Мы приняли кое-какие меры: жили скромно, чтобы не привлекать внимание, но ни в чем себе не отказывали. Правда, какой-то внутренний голос мне говорил, что нас могут нащупать. Несколько раз предлагал Ирине — давай сменим место, переедем в другой город. Но она не чувствовала опасности, а может не хотела расставаться с родным местом. Я заметил, что только у людей нашей профессии развито это подсознательное предвидение беды. Вроде хорошо заделано все и следов нет, а где-то под ложечкой сосет — тебя ищут, только тебя и никого другого, и любой встречный может остановить тебя и сказать: «Пойдем, голубчик, погулял на воле, пора и честь знать».

Ирина всеми доступными ей средствами старалась разогнать мои предчувствия. Иногда ей это удавалось. Но все же мы назначили срок: как только перевернем доллары в советские деньги — уедем на несколько лет. Ждали старого фарцовщика, который обещал провернуть это дело. Но он что-то долго не появлялся. Пришлось мне пойти на квартиру к одним знакомым, где я прежде обменивал небольшие суммы для повседневных нужд.