Инспектор ливней и снежных бурь

12 нояб. Я еще не могу понять всего смысла прожитого дня, но его урок не пропал для меня даром – он прояснится позже. Я хочу знать, что я прожил, чтобы знать, как жить дальше.

1838 год

ГЕРОИЗМ

13 июля. Можно быть героем, не ударив для этого палец о палец! Этот мир – не вполне подходящее для нас поприще. Даже полей брани у стен Трои нам было бы мало. Похоже, что великая битва идет внутри нас, но настолько бесшумно, что мы едва можем уловить звук трубы, возвещающий победу, звук, который доносит до нас легкий ветерок. В каждом человеке есть семена героической страсти, которые нужно лишь пробудить в той земле, где они лежат. Для того чтобы они дали божественные по своему аромату плоды, нужны вдохновенная речь и вдохновенное перо.

Наброски эссе Молчание и звук, сделанные во второй половине этого месяца (декабрь 1838 года)

15 дек. Подобно тому как самое честное общество приближается к одиночеству, самая превосходная речь в конце концов умолкает. Мы ищем Общества и Одиночества, как будто они обитают в далеких долинах, в лесной чаще и выбираются из этих твердынь лишь в полночь. Молчание было, говорим мы, до того, как возник мир, как будто сотворение мира вытеснило его, а не явилось его зримой рамой и фоном. Оно снисходит до того, чтобы посещать лишь любимые долины, а мы и не подозреваем, что оно спускается в них, когда мы направляем туда свой путь. Так мясник Селдена2 искал свой нож, в то время как он держал его во рту. Ибо где человек, там и Молчание.

Молчание есть общение мыслящей души с самой собой. Стоит душе на мгновение задуматься о своей бесконечности, как тотчас наступает молчание. Оно слышно всем людям, во все времена, повсеместно, и стоит нам захотеть, мы всегда можем прислушаться к его предостережениям.

Молчание всегда более привычно, чем шум, скрывающийся среди ветвей тсуги шш сосны, и тем больший, чем больше наше присутствие там. Поползень, простукивающий стройные стволы деревьев рядом с нами, – лишь частный представитель торжественной тишины.

Оно, с его мудростью, всегда рядом: на перекрестках или обочинах дорог, оно таится на колокольне и в жерле пушки, идет следом за землетрясением. Оно собирает их шум и укрывает его на своей широкой груди.

Те божественные звуки, которые мы улавливаем внутренним слухом, которые доносятся до нас вместе с дыханием зефира или отражаются от поверхности озера, обычно бесшумны. Они смачивают виски нашей души, когда мы недвижно стоим среди скал.

Крик – дитя кирпичных и каменных стен. Шепот уместен в лесной чаще или на берегу озера, но молчание лучше всего приспособлено к акустике открытого пространства.

Все звуки – его слуги н поставщики, которые объявляют не только о том, что их хозяин существует, но что он особа редкая и его следует тщательнейшим образом искать. За самым ясным и значительным делом всегда наступает еще более значительная тишина, которая плывет по его поверхности. Гром – лишь сигнальная пушка, которая оповещает о том, какое общение ожидает нас. Мы восторгаемся и в один голос называем величественным не его глухой звук, но то бесконечное расширение нашей души, которое за ним следует.

Всякий звук чем-то родствен Молчанию. Он лишь пузырек на его поверхности, который сразу же лопается; эмблема силы и плодовитости этого глубинного течения. Он лишь тихие слова Молчания и только тогда приятен для наших слуховых нервов, когда является контрастом ему. Он представляет собой гармонию и чистейшую мелодию в той степени, в какой оттеняет Молчание и усиливает его.

Каждый мелодичный звук является союзником Молчания, он помогает, а не мешает абстрактному мышлению.

Поэтам всегда нравились одни звуки больше, чем другие, потому что они подчеркивают красоту Молчания.

Молчание – тот приют, где могут укрыться все. Оно служит продолжением всякой скучной беседы и всяких глупых действий, оно подобно бальзаму для каждого нашего огорчения и так же желанно после пресыщения, как и после разочарования; это тот фон, который художник – будь то мастер или ремесленник – оставляет незакрашенным н который неизменно приносит нам утешение, какую бы нелепую фигуру он ни изобразил на первом плане.

С каким спокойствием человек молчаливый размышляет о течении своей жизни, по-своему награждает добродетель и справедливость, терпит клевету и получает побои и относится к этому как к чему-то данному. Он составляет одно целое с Истиной, Добром и Красотой. Его не может затронуть людская злоба. Никто не в силах нарушить его покой.

Оратор лишает себя индивидуальности, он гораздо красноречивее, когда молчит. Он внемлет, пока говорит, и слушает вместе со своей аудиторией.