Инстинкт матери

Крик все не смолкал. И эхо от него несколько секунд не утихало в вечности, словно беспощадная битва между тишиной и звуком могла хоть как-то изменить ход судьбы. Грохочущий водный поток разбивался о мощный барьер дамбы, волны метались без устали, хотя поток почти иссяк и теперь не мог издать никакого звука, кроме предсмертного всхлипа.

Летиция высунулась в окно.

Чтобы узнать.

Картина, которую она увидела, такой болью отозвалась в сетчатке, словно ее выжгли каленым железом, и она поняла, что сделать уже ничего нельзя.

Обернувшись, она поймала потерянный, блуждающий взгляд Тифэн: ее глаза вопрошали, они кричали еще до того, как страшный крик протеста и боли вырвался из горла.

И этот крик все не смолкал.

И когда, наконец, он захлебнулся от нехватки воздуха, прервавшись не то икотой, не то всхлипом, и тишина уже приготовилась взять верх, внезапный скачок осознания оживил в мозгу невыносимую очевидность. Крик рикошетом заметался между стенками обескровленного сердца, чтобы навсегда застыть в сокровенных глубинах памяти.

Тифэн, пошатываясь, побрела к окну. Летиция сгребла ее в охапку и удержала: не надо было ей смотреть вниз.

* * *

Перед домом, куда вошли люди в белом, мигали проблесковые маячки машин. Белыми были и свет, и голоса, и жесты, которые возникали, замирали, возвращались к отправной точке, и этот круг снова повторялся. Повторялся до бесконечности. Слова, брошенные в воздух, блуждали без цели: время смерти – приблизительно 14:00.

Приблизительно…

Одинокие цифры плыли в океане приблизительного, сталкивались, разбивались друг о друга, и их обломки вызывали чувство жесточайшего одиночества.

Максима больше не было.

* * *

Маленькое тельце, которое теперь освещали бледным светом только фары «Скорой помощи», увезли с места происшествия. Возле дверей неподвижно стояли соседи, сложив руки на груди и перешептываясь. Ужас нагрянул неожиданно, смерть провела погребальным покрывалом по порогу их существования. Люди вздрагивали, словно им удалось избежать крупной опасности. Отовсюду доносился шепот: «Это малыш из двадцать шестого выпал из окна». – «Это тот, что все время сосет большой палец?» – «Нет, это другой, тот живет в двадцать восьмом». – «Ага, так это тот, который никогда не здоровается? У него еще синие очки есть… Вроде бы мать была в ванной…»

На короткое время шепотки стихли, потом начали расползаться и превратились в шум. Они ручейками разбегались по толпе, и дух захватывало от скорости передачи информации из болтливых ртов в жадно подставленные уши.

«Это который погиб?» – «Да, тот, из двадцать шестого, кажется, мать в это время ушла за хлебом. Когда ребенок понял, что остался один, он от страха выпрыгнул в окно». – «Это очень скверно: оставить шестилетнего ребенка одного!»

После всех слез и цифр остались слезы. И безмолвие. Раз и навсегда. Безмолвие утраты, которая кричит в мозгу, в сердце, во всем теле и от которой нет ни отдыха, ни спасения. Только испарина раскаяния.

«Ему было всего шесть лет, мать им не занималась, у нее были проблемы с алкоголем. И вот доказательство: она бросила ребенка одного и пошла за вином. Ребенок этого не вынес и покончил с собой».

«Шлюха!»

* * *

– Почему ты плачешь, мама?

Летиция вздрогнула, словно ее застали на месте преступления. Сама не зная как, но она нашла в себе силы заехать за Мило в школу, вести себя как обычно, выслушать кучу всяких детских вопросов, самой расспросить его, как дела в школе, как прошел день, хорошо ли поел в столовой и был ли умницей. Все это она проделала на автопилоте, и тот, кто особо не вглядывался, ничего не замечал. Ей был нужен этот обман, хоть еще чуточку, потому что она точно знала, что теперь уже ничего не будет, как раньше.

Тифэн и Сильвэн были в больнице, и Летиция не знала точно, когда они вернутся. Что сказать Мило? Пока что ничего. У нее не было сил впитать еще чью-то боль, когда собственная так велика и остра. Давиду она решила не звонить: боялась, что известие выбьет его из колеи и может случиться авария. Она была сильно напугана жестокостью бытия, а потому предпочла дождаться, когда он вернется, чтобы дать ему возможность отсрочки. Перед тем как и для него мир пошатнется от ужаса небытия.

На самом деле Летиции хотелось еще хоть на несколько минут продлить прошлое, ту счастливую беззаботность, когда главными неприятностями, связанными с детьми, были либо постоянный кашель, либо упорное непослушание с упрямым взглядом исподлобья и таким же упрямым нежеланием признать себя виноватым. У нее и сейчас в ушах звучали их с Тифэн разговоры, когда они жаловались друг другу на обычные сложности воспитания. Что за ночь невозможно выспаться, что одно и то же надо повторять по сто раз, сожалея о том, как славно раньше проходили утра: не требовалось военных действий, чтобы впихнуть в обоих аллергиков хоть немного фруктов и овощей, а вместе с ними и витаминов…