Инстинкт матери

Едва войдя в дом, Мило попросил разрешения пойти поиграть с Максимом. В школе ему очень не хватало приятеля, и он спешил рассказать, что Солен упала с изгороди рекреационного дворика, рассадила себе коленку и очень плакала. И что учительница наказала Леона за то, что он много болтал в классе.

– Ну, мам, так можно пойти поиграть с Максимом?

Максим…

Летиция потерянным, невидящим взглядом посмотрела на Мило. И тогда, шаг за шагом, осознание, что малыша больше нет, начало распускать свои извилистые щупальца и проникать в мозг, в мысли, обкручиваться вокруг сердца. Они расползались во все уголки, неумолимо сжимая свои тиски, и она не могла освободиться, хотя и начала уже задыхаться.

– Почему ты плачешь, мама?

Тыльной стороной ладони Летиция вытерла слезы, катящиеся по щекам. Она уже знала, что Мило тяжело воспримет отсутствие Максима. И что сегодня, приблизительно в 14 часов, они все распрощались с тем временем, которое ушло навсегда: со временем счастья.

Глава 16

Когда вернулся Давид, Мило плескался в ванной. Воспользовавшись тем, что малыш не выскочит внезапно, Летиция все ему рассказала: как она грелась на солнышке, как Максим перевесился через подоконник, как она отчаянно пыталась не допустить катастрофы, которая все-таки произошла… Оба они плакали, прижавшись друг к другу, словно гибель малыша, облеченная в слова, вдруг стала осязаемой, конкретной. Необратимой.

Позже, уже вечером, уложив спать Мило, который пока не знал, какая судьба постигла его друга, Давид вышел на террасу и заглянул за изгородь. В соседнем доме горел свет, и он понял, что Тифэн и Сильвэн вернулись. Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, чтобы разглядеть, что происходит в доме… Судя по количеству силуэтов, которые двигались за занавеской, можно было предположить, что там собрались обе семьи.

– Думаю, что сейчас не момент туда идти, – сказал он, возвращаясь в гостиную. – Лучше подождать до завтрашнего утра.

Давид не мог не констатировать, до какой степени сильно и необычно большое горе устанавливает свои порядки в иерархии человеческих отношений. Почти десять лет Тифэн и Сильвэн были их самыми близкими друзьями, и близость была взаимной, он это знал. Помимо ежедневных проявлений дружбы и вереницы анекдотов, все больше их сближавших, Сильвэн однажды признался, что они ему ближе, чем члены его собственной семьи. Однако хватило одного экстраординарного события, перевернувшего нормальное течение жизни, чтобы биологическая семья властно взяла верх над сердечной привязанностью. Могущество клана опасно, кровные связи нерасторжимы, и Давид не без горечи сожаления в этом удостоверился.

Он сожалел о собственной семье, которую так и не узнал.

Сожалел о так рано погибшей семье Летиции.

И наконец, о своем сыне, о Мило, который осиротел, лишившись семейных приключений, богатых связями и препятствиями. Они нас и созидают, и разрушают, но, что бы там ни было, всегда подпитывают.

Летиция вышла из оцепенения.

– Мне обязательно надо их увидеть, – прошептала она.

– Я знаю.

Давид взял ее за руки:

– Но то, что сейчас нужно тебе, не укладывается в сегодняшнюю ситуацию. Они сейчас важны друг для друга. И им нужно одно: быть вместе, чтобы вместе поплакать.

– Мне нужно увидеть Тифэн, – снова простонала Летиция.

– Не сейчас… Там собралась вся семья. Мы будем лишними.

Летиция неохотно сдалась.

– Что мы скажем Мило?

– Правду.

– Когда?

– Завтра. Мы все сделаем завтра. Сегодня мы можем только плакать.

И они проплакали до глубокой ночи.

* * *

Назавтра они поступили так, как решили. Хотя день был будний и считалось, что Мило должен быть в школе, Давид и Летиция оставили его дома. Им хотелось все ему рассказать, не торопясь, в спокойной обстановке.

Мальчуган выслушал их очень внимательно. Его явно больше интересовало, почему родители говорят так медленно, чем сама суть сказанного, которая от него чуть ускользала.

– А как это – быть мертвым по-настоящему?

Давид и Летиция удивленно переглянулись.

– Это значит, что он заснул навсегда, – мягко ответил Давид.

– А когда он проснется?

Летиция заставила себя не всхлипнуть.

– Он не проснется.

Малыш помолчал, очевидно, пытаясь представить себе реальность, для него слишком абстрактную.

– Где же он сейчас? – спросил он еще раз.

– Пока в больнице, но скоро его похоронят на кладбище.

– Ты хочешь сказать, что он будет дальше спать на кладбище?

Оглушенный этой новостью Мило широко раскрыл глаза.

– Да… Туда отвозят всех мертвых.

– Ему туда нельзя! Максим терпеть не может кладбища, он сам мне говорил.

– Когда он тебе это говорил?

– Один раз. Когда он ездил к дедушке своего папы.

Потом снова заговорил о том, что его волновало:

– Ему было больно, когда он упал?

– Да. Очень больно. Но сейчас он больше ничего не чувствует.

– Ты хочешь сказать, что он выздоровел?

Давид не удержался и вздохнул:

– Нет, милый, он не выздоровел. Выздоравливают живые. Но те, кто перешел границу, те, кто находится там, где сейчас Максим, те уже не страдают, им хорошо.

Мило посмотрел на родителей с тревогой. Потом, видимо, решил, что таких объяснений папы ему достаточно, и его лицо стало спокойным.