Инстинкт матери

Мальчуган неистово заявлял о своей беззаботности, на которую имел полное право, о непринужденности и легкости существования, которыми пользовался вовсю. Словно наперекор окружавшей его атмосфере сокрушения и угрызений совести, он щедро выплескивал свою неуемную энергию. Чаще всего это случалось, когда он приходил домой из школы, но особенно часто – и Летиция это сразу заметила, – когда выходил играть в сад. Он прыгал, орал, хохотал во все горло, и было ясно, что это послание предназначалось Тифэн и Сильвэну. Он как бы говорил им: «Я здесь! Я живой!»

– Мило! – сделала ему выговор Летиция в первый раз, как только заметила его проделки. – Вернись домой!

– Почему? Погода хорошая!

– Вернись, говорю тебе!

Надувшись, мальчуган прошел мимо матери, не удостоив ее даже взгляда, и поднялся к себе наверх.

– Ты куда? – уже мягче спросила Летиция.

– Играть с Максимом.

Максим. Новая игрушка Мило. Плюшевое наваждение, занявшее в мире ребенка слишком большое место. Этот Мишка давал ему возможность раз по пятьдесят на дню повторять имя, окруженное ореолом запретности.

«Я пошел играть с Максимом».

«Где Максим?»

«Я хочу баиньки вместе с Максимом».

«А можно, я пойду с Максимом в школу?»

«Максим сегодня был непослушный».

Максим. Максим. Максим. Однажды Летиция не выдержала и взяла быка за рога:

– Нам надо поговорить. Наедине, – сказала она, поставив его перед собой.

Мило очень серьезно на нее взглянул. Она пошла напрямую к цели:

– Нельзя называть Максимом игрушку.

– Почему?

– Потому что Максим – не игрушка. Максим был маленьким мальчиком, как ты, и твоим лучшим другом. Он был сыном Тифэн и Сильвэна. И самое главное: Максим погиб. И всякий раз, когда ты произносишь его имя, ты напоминаешь нам, что его нет и что нам его очень не хватает.

Мило широко распахнул изумленные глаза:

– Ты хочешь забыть Максима?

– Нет, но я хочу его вспоминать, когда хочется мне, а не когда ты решишь, что тебе хочется, потому что ты собрался поиграть со своей игрушкой. Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать?

Мальчик на несколько секунд задумался. Потом кивнул, серьезно и важно, как папа римский. Летиция внимательно на него взглянула, обеспокоенная такой реакцией. Ей вдруг стало стыдно, что она вторглась в его мир.

– Я не хотела ни досаждать тебе, ни ругать, мой дорогой. Но если однажды Тифэн и Сильвэн услышат, что твою новую игрушку зовут Максим, им будет очень плохо.

– Ладно, – просто сказал мальчик.

– И как ты его теперь назовешь? Хочешь, я помогу тебе подобрать новое имя?

На этот раз Мило кивнул.

* * *

На следующее утро, когда она варила кофе, в кухонное окошко она увидела медведя, валяющегося на террасе как раз под окном комнаты Мило.

Глава 29

Для Тифэн и Сильвэна дни проходили в абсурдной обязанности жить, вставать по утрам, что-то есть, одеваться… Сохранять видимость существования, без малейшей опоры на простую, нормальную жизнь, делать вид, как будто… Как будто, после потери ребенка, для них было предусмотрено идти дальше по своей дороге, с любопытством открывать, что прячется за следующим виражом, пытаться двигаться соразмерно невозможному.

Смешаться с толпой и играть свою роль.

Теперь Тифэн и Сильвэн стали родителями мальчика, который погиб, выпав из окна своей комнаты. В сознании всех, кто бы ни встретился им на улице или в магазине, они сразу ассоциировались с самым страшным испытанием, какое только может выпасть на долю родителей. Они воплощали собой зло, на них лежала печать трагедии. Само их имя стало синонимом драмы, как и все остальные страшилки, которые обычно рассказывают по вечерам, сидя вокруг стола, перебирая жуткие истории, которые, конечно же, произошли с кем-то другим, и вздрагивая, прежде чем заключить: «Какой ужас, бедные, их жизнь разбита!» И тогда все начинают качать головами, ясно понимая, что, несмотря на ветрянку у младшенького и на свежее извещение об уплате налогов, им не на что жаловаться: ведь кому-то еще хуже, чем им. После того как затрагивали эту тему, само собой, сыпались истории, одна страшнее другой. Скорее, скорее, прогоним несчастье других, чтобы послушать, что могло бы случиться и с нами, но что, по счастью, случилось с этими другими.

После падения в адскую пропасть, после невыносимой боли, слез и оцепенения в небытии надо было как-то из этой пропасти выбираться. Тифэн и Сильвэну предстояло на это решиться. Каждый из них, съежившись, был погружен в свою боль, словно они оберегали это страдание, уже ставшее главным мотором их жизни. Но надо было снова почувствовать под ногами реальную почву, ту самую, что перестала им принадлежать.

– Передай мне молоко…

– Держи… Хочешь еще кофе?

– Нет, спасибо.

За столом эти незначительные фразы вносили хоть какой-то ритм в тишину, которую они сохраняли в доме по молчаливому согласию, чтобы не говорить о том, что выразить невозможно. Они действительно перестали разговаривать, только изредка перекидывались несколькими словами. А что они могут сказать друг другу? О чем? О ком?

– Нам пришло извещение об отзыве школьной страховки Максима… Ты отослала им его свидетельство о смерти?

– …