Инстинкт Убийцы. Книга 1

Но она не сдавалась, не смотря на холод и дождь, она шла вперед и наконец увидела то, что искала. В нескольких метрах впереди ажурная ограда набережной прерывалась, Фатима уже знала, что там найдет – ступеньки, уходящие к самой воде, вот что она искала. Обрадованная, она ускорила шаг и почти подбежала к ним, наступая прямо в лужи и практически забыв нормально держать зонт. Широкие ступени спускались прямо в воду, над поверхностью оставались где-то 5-6 ступенек, но Фатима догадывалась, что их на самом деле больше, просо остальные поглотила разбухшая от дождей река. В такую погоду тут никого не было, а вот летом туристы бросали в реку монетки и садились на прогулочные лодки именно с таких вот ступенек, которых было множество по всей набережной.

Улыбаясь, она осторожно ступила на первую ступень, как будто боялась, что та сейчас отвалится и потянет ее за собой в темную холодную реку. Конечно же, этого не произошло, поэтому, постояв минуту, Фатима спустилась к самой воде уже гораздо увереннее. Маленькие волны плескались всего в паре сантиметров от носов ее ботинок, это завораживало и нервировало одновременно, ощущение было такое, как будто она вдруг пошла по воде. Никаких перил или других ограничителей не было, только ступени и вода вокруг, это ей очень понравилось. Я как русалочка, вышедшая из воды, подумала она, вспоминая толстую книгу со сказками Андерсена, «Русалочка» была ее любимой историей. Но самое главное достоинство этой книги было даже не в самих сказках, по крайней мере, для Фатимы, самым прекрасным в этом издании были иллюстрации. Яркие и необычные, как будто маленькие фотографии других миров, где дома имели какой-то искаженный силуэт, люди – тонкие конечности и вытянутые лица, звезды и луна – туловища, а ветер – лицо; они завораживали и заставляли верить, что ты смотришь на незнакомый мир через стекло, которое немного искажает.

И именно перед сказкой о русалочке помещалась ее любимая картинка: белые ступени уходят к самой воде, темной и загадочной, как и небо; зеленые ветки неведомых растений спускаются и почти касаются темных волн, а из воды высовывается голова с зеленоватыми длинными волосами, скрывающими тело и сливающимися с водой; бледное лицо, огромные синие глаза и тонкие белоснежные руки, которыми русалочка держится за ступени. Она и сейчас ясно помнила эту картинку, хоть и прошло уже много лет с тех пор, как она видела ее и вообще вспоминала о ней. Просто я слишком много раз любовалась ею, подумала Фатима, вспоминая, как могла часами сидеть и просто смотреть на рисунок в книге, как будто ждала, что сейчас на эти ступени выйдет принц, и русалочка быстро нырнет в воду.

Эти ступени не были из белого мрамора, но ведь и она не была русалкой, она была… была тем, кем была. Вздохнув, Фатима присела на корточки у самой воды и попыталась посмотреть сквозь нее, но дожди сделали воду мутной, поэтому единственное, что она увидела – темную массу, всю в пупырышках от дождя, едва шевелящуюся в своем каменном ложе. Она устроилась поудобнее, зонт положила на плечи и оказалась как будто под грибом, так они в детстве любили играть, воображая, что они маленькие человечки, живущие под навесами грибных шляпок. Затем она сняла перчатки и, протянув руку, дотронулась до воды, та оказалась обжигающе холодной. Однако она не стала прятать руки в тепло, из букета она достала две веточки ландышей и бросила их в воду.

– Это тебе, мама, – прошептала она, глядя, как вода покачивает белоснежные цветы, такие хрупкие посреди темной массы, – твои любимые. Видишь?

Она снова отделила несколько веточек и снова отдала их реке. Ее мать никогда не была в Париже, никогда не выезжала дальше Черноморского побережья, но ведь души не знают границ, они свободны, они повсюду, они всегда рядом с теми, кого любили и кто любил их. Об этом думала Фатима, неспешно бросая веточки в воду, она думала о том, что память – единственное, что имеет значение, а вовсе не место и не время.

– Я знаю, ты видишь меня, – прошептала она, слезы вновь покатились по щекам, превращая мир в размытую картину, – я тебя помню. И я тебя очень люблю.

Она бросила последнюю веточку и теперь смотрела как осенняя река плавно и медленно относит россыпь весенних цветов, было в этом что-то нереальное и красивое. А еще была грусть. Она постояла, пока течение не унесло цветы за пределы видимости, а потом решительно вытерла слезы.

– Я скучаю. – Прошептала она. – И люблю.

А потом она надела перчатки, повернулась спиной к воде и стала подниматься. Вернувшись на набережную, она свернула на первую же улицу, так и не глянув больше на реку и на цветы, разбросанные по ее темному зеркалу, как маленькие искорки жизни.