Институт

— Нет, — сказал он глядя на постер с Томми Пиклзом и игрушки «Джи-Ай-Джо» на комоде. — Я был здесь с Морин. Она одна из наших экономок. Я помогал сменить бельё, а сама комната уже была полностью подготовлена для него.

Хелен усмехнулась.

— Так значит ты у нас любимчик.

Люку вспомнилась пощёчина от Тони, и он подумал, что скоро такая же прилетит и Хелен.

— Нет, но Морин не такая, как остальные. Будь добра с ней, и она будет добра с тобой.

— Долго ты здесь, Люк?

— Привезли как раз перед тобой.

— Ну и откуда ты знаешь, кто тут добрый, а кто нет?

— Я говорю только о Морин. Давай отнесём ему одежду.

Хелен достала из шкафа штаны и трусы (не забыв пройтись по всем ящикам), и они вернулись в комнату Калиши. По пути Хелен спросила проходил ли Люк какие-нибудь тесты, о которых ей говорил Джордж. Он сказал, что нет, но показал ей прочипированное ухо.

— Не сопротивляйся. Я попробовал и получил по лицу.

Она остановилась, как вкопанная.

— Молчи!

Он повернул голову, чтобы показать ей щёку, на которой от двух пальцев Тони остались слабые синяки.

— Никто не ударит меня, — сказала Хелен.

— Не стоит проверять это на себе.

Она откинула свои крашенные волосы.

— Мои уши и так уже проколоты, так что ничего страшного.

Калиша сидела на кровати рядом с Эйвери, который сидел на сложенном полотенце. Она гладила его вспотевшие волосы. Он мечтательно смотрел на неё, будто она была принцессой Тианой[56]. Хелен бросила одежду Люку. Он не ожидал этого и не поймал трусы с принтом Человека-паука в разных позах.

— У меня нет желания смотреть на его крошечную пипирку. Я возвращаюсь в постель. Может, когда проснусь, буду в своей комнате — настоящей комнате, — и всё это окажется сном.

— Удачи тебе, — сказала Калиша.

Хелен зашагала прочь. Люк поднял трусы Эйвери как раз вовремя, чтобы уловить движение её бёдер в выцветших джинсах.

— Аппетитная, а? — ровным голосам произнесла Калиша.

Люк отдал ей одежду, чувствуя, как горят его щёки.

— Вроде того, но её характер оставляет желать лучшего.

Он подумал, что это может рассмешить Калишу — ему нравился её смех, — но она выглядела угрюмой.

— Это место выбьет из неё всю дурь. Довольно скоро она будет вскакивать и метаться каждый раз, когда увидит человека в синей форме. Как и все мы. Эйвери, тебе нужно переодеться. Мы с Люки отвернёмся.

Что они и сделали, глядя на плакат о рае, висевший напротив открытой двери в комнату Калиши. Из-за их спин доносилось сопение и шуршание одежды. Наконец, Эйвери сказал:

— Я переоделся. Можете повернуться.

Они повернулись, и Калиша сказала:

— Теперь отнеси мокрые штаны в уборную и повесь на край ванны.

Он ушёл без возражений, затем прошаркал обратно.

— Повесил, Ша. — Буйство исчезло из его голоса. Теперь он звучал робко и устало.

— Вот и хорошо. А теперь забирайся обратно на кровать. Ложись, всё в порядке.

Калиша села и положила ноги Эйвери себе на колени, потом похлопала по кровати рядом с собой. Люк сел и спросил Эйвери, лучше ли он себя чувствует.

— Кажется, да.

— Конечно да, — сказала Калиша и начала снова гладить волосы мальчика. У Люка было ощущение — возможно, бредовое — что между ними что-то происходит. Какое-то внутреннее общение.

— Ладно, расскажи ему свою шутку, а потом, блядь, засыпай.

— Ты сказала плохое слово.

— Ну да. Давай рассказывай.

Эйвери посмотрел на Люка.

— Ладно. В общем, А, И, Б сидели на трубе, А упало, Б пропало, кто остался на трубе?

Люк хотел было сказать Эйвери, что в приличном обществе не стоит молоть такую хрень, но поскольку было совершенно ясно, что в этом месте нет никакого приличного общества, то просто сказал:

— Сдаюсь.

— И. Понял?

— Конечно. Почему индюк в суп попал?

— Потому что думал?

— Нет, потому что вкусный. А теперь спи.

Эйвери начал было что-то говорить — может, вспомнил ещё одну шутку, — но Калиша успокоила его. Она продолжала гладить его по волосам; её губы безмолвно двигались. Глаза Эйвери начали закрываться, веки опустились, медленно поднялись, снова опустились и поднялись ещё медленнее. В следующий раз они остались опущенными.

— Ты что-то сделала с ним? — спросил Люк.

— Спела колыбельную, которую мне пела мама. — Она говорила почти шёпотом, но в её голосе безошибочно угадывались изумление и удовлетворение. — Я не умею петь, но когда это происходит мысленно, мелодия не так уж важна.

— Что-то мне подсказывает, что он не особенно смышлёный, — сказал Люк.

Она бросила на него долгий взгляд, от которого его лицо вспыхнуло краской, как было, когда она поймала его на разглядывании ног Хелен.

— Для тебя весь мир кажется не особенно смышлёным.

— Нет, я не такой, — возразил Люк. — Просто имел в виду…

— Тише. Я знаю, что ты имел в виду, но ему не достаёт не мозгов. Речь не об этом. Он очень сильный ТП, и это может плохо сказываться на нём. Когда ты не знаешь, о чём думаю люди, тебе приходится заходить издалека, чтобы… эммм…

— Уловить сигналы?