Институт

Он снова принялся считать шаги, досчитал до четырёх тысяч и сдался. Дорога время от времени поднималась, но в основном шла вниз. Пару раз он наткнулся на бурелом, и один раз на заросли кустарника, такие густые, что испугался, не тупик ли это, но когда пробрался через них, то снова увидел старую дорогу и продолжил идти. Он не представлял, сколько времени прошло. Возможно, час, или даже два. Он знал только, что всё ещё была ночь, и хотя находиться посреди леса в темноте было жутковато, особенно для городского ребёнка, он надеялся, что рассвет наступит ещё не скоро, совсем не скоро. Но что толку. В это время года светать начинало уже в четыре утра.

Он преодолел очередной подъём и остановился на минуту передохнуть. Стоя. Он не думал, что заснёт, если опустится на землю, но мысль об этом пугала его. Адреналин, который заставлял его копать и ползти под ограждением, а потом вёл через лес к посёлку, теперь растворился. Раны на спине, ногах и ухе перестали кровоточить, но все они пульсировали и горели. Хуже всего было с ухом. Он осторожно дотронулся до него, а затем отдёрнул пальцы, зашипев сквозь стиснутые зубы от боли. Но успел почувствовать шероховатый сгусток крови и струпья.

«Я изуродовал себя, — подумал он. — Мочка уже никогда не отрастёт».

— Ублюдки вынудили меня, — прошептал он. — Они вынудили меня.

Поскольку садиться он не хотел, он наклонился и упёрся руками в колени — положение, в котором он часто видел Морин. Оно ничего не давало ни ранам на спине, ни его больной заднице или изуродованной мочке уха, но немного расслабило усталые мышцы. Он выпрямился, готовый продолжить путь, но замер. Впереди послышался слабый звук. Что-то похожее на шум листьев на ветру, но там, где он стоял, на этом небольшом возвышении, не ощущалось ни малейшего дуновения.

«Пусть это не будет галлюцинацией, — подумал он. — Пусть это будет по-настоящему».

Люк прошёл ещё пятьсот шагов — он сосчитал их — и понял, что это был звук бегущей воды. Дорога становилась всё шире и круче, настолько крутой, что ему пришлось спускаться боком, держать за ветки деревьев, чтобы не плюхнуться на задницу. Он остановился, когда деревья по обе стороны закончились. Здесь лес был не только вырублен, но и выкорчеван, образовав поляну, которая теперь заросла кустарником. Дальше и ниже виднелась широкая лента чёрного шёлка, достаточно гладкая, чтобы в ней отражались блики падающего вниз звёздного света. Он представил себе те давние времена, когда лесорубы работали здесь ещё до Второй мировой войны, используя старые лесовозы «Форд» и «Интернейшнл Харвестер», чтобы возить брёвна в такую даль, или даже лошадиные упряжки. Поляна была их перевалочным пунктом. Здесь они складировали брёвна и сплавляли их вниз по Деннисон-Ривер, откуда они направлялись на фабрики в южной части штата.

Люк преодолел последний склон на дрожащих и больных ногах. Последние двести футов были самыми крутыми, дорога уходила в глубь горной породы, выложенная те ми самыми брёвнами. Он сел и начал скользить, хватаясь за кусты, чтобы немного замедлить движение, и, наконец, остановился на обрывистом берегу, в трёх или четырёх футах над водой. И тут, как и обещала Морин, из-под зелёного брезента, усыпанного сосновыми иглами, показался неотёсанный нос старой лодки. Она была привязана к облупленному пню.

Откуда Морин узнала об этом месте? Ей сказали? Как-то неубедительно — не тогда, когда от этой старой хлипкой лодки могла зависеть жизнь мальчика. Может, она сама нашла её во время прогулки до того, как заболела. Или вместе с другими сотрудниками — например, с женщинами из столовой, с которыми она, казалось, была дружна — приходила сюда из своего полувоенного посёлка, чтобы устроить пикник: сэндвичи, кола или бутылка вина. Не важно. Главное, что лодка была здесь.

Люк спустился в воду, которая доходила ему до голеней. Наклонился и зачерпнул пару раз в рот. Речная вода была холодной, а на вкус ещё слаще, чем черника. Утолив жажду, он попытался развязать верёвку, но узлы были крепкими, а время не стояло на месте. В конце концов, он воспользовался ножом, чтобы «перепилить» её, от чего его правая ладонь снова начала кровоточить. Хуже того, лодку сразу же начало уносить.

Он бросился к ней, схватил за нос и притянул назад. Теперь кровоточили обе ладони. Он попытался скинуть брезент, но как только отпустил нос, течение снова начало уносить лодку. Он выругал себя за то, что сперва не взялся за брезент. Полоска суши возле воды была слишком узкой, чтобы вытащить лодку, и в итоге он сделал единственное, что мог: откинул ближний край брезента, пахнущего рыбой и затхлостью, нагнулся под него, отодвинул шершавое центральное сиденье и нырнул внутрь. Он приземлился в лужу и на что-то длинное и угловатое. Лодку уже тянуло вниз по течению, кормой вперёд.

«У меня тут настоящее приключение, — подумал Люк. — Без сомнения, самое настоящее приключение».