Интересная Фаина

Тут Марина сказала Фаине, что надо выходить.

Фаина сказала Корилопсису:

— До свидания.

И вышла со своей рукой.

Фаина была дурочка, а не дурочка, и сразу увидела, что грек Корилопсис сделан не из человека, а из дерева.

Так для Фаины получилось еще лучше, потому что дерево при случае хоть и сгорит, а не потонет.

* * *

За хорошее поведение Елизавета водила Фаину в разные кондитерские, чтоб Фаине было приятно и чтоб другие видели.

Фаина просила у Елизаветы цукаты с мороженым и получала.

Цукаты Фаина кушала от всей своей души. Цукаты жили во рту почти что очень долго. Фаина каждый раз хотела не глотать цукаты, а оставлять в живых навсегда. Но из науки давно известно — не всякому человеку дано такое, чтоб не проглотить то, что уже у человека во рту. Тем более сладенькое.

Елизавета говорила Фаине, что девочкам нельзя много сахарного, что от многого сахарного у девочек появляются неправильные мысли. Что сначала такие мысли появляются про сахар, а потом про что попало.

Фаина спросила у Елизаветы, или одна порция цукатов с мороженым — это много.

Елизавета сказала, что нет. Что две порции — это уже много.

* * *

Фаина про что попало думала, а про что попало с сахаром — не думала.

Фаине захотелось испытать себя на сахар.

Фаина ночью встала с кровати, тихонечко пошла, взяла из буфета, который для прислуги, сахарницу и всю съела.

Голый сахар был Фаине еще вкусней всех на свете цукатов. Тем более колотые кусочечки сначала сладенько кололи язык, щеки внутри и верх тоже. Потом кусочечки скоренько успокаивались и сами катились на низ, как вода. Цукаты застревали, а сахар нет, не застревал. Хоть Фаине нравилось носить в зубах цукатные крошки, сахар из сахарницы понравился еще сильней.

Фаина спросила у Марины, где в доме есть сахар кроме сахарниц и банок.

Марина сказала, что в кладовке за кухней есть голова на полпуда.

Фаина попросилась к голове.

Голова стояла без шеи. Если б у головы была шея, тогда б по виду голова была похожая на длинную вверх прическу женщины в синем толстом платке домиком. А так на голове был не платок, а толстая синяя бумажка.

Фаина отвернула бумажку и потрогала голову. Голова была гладкая, как рука у Корилопсиса, хоть белая и никакая по теплу и холоду.

Еще голова была гладкая, как живот у Фаины. Фаина знала про свой живот, потому что сама себя гладила. Фельдшерица научила Фаину гладить живот, когда в животе болело. Фаина для сравнения гладила и свои руки, и свои ноги, и свои щеки с носом и с губами. Живот у Фаины всегда был лучше всего на свете.

По цвету голова у сахара была даже белей, чем живот у Фаины.

Фаина погладила голову у сахара рукой, как учила фельдшерица.

Потом Фаина послюнявила палец и начала кататься пальцем по голове — от самого верха до самого низа.

Потом Фаина встала на скамеечку, обхватила голову двумя руками и начала лизать острый верх. Языку было колко и сладко. Как когда Фаину целовал попугайчик или мужчина с карточки.

Марина сказала Фаине, что уже хватит, и увела из кладовки.

Фаина пришла в свою комнату, легла на кровать, хоть Елизавета запрещала днем лежать. Фаина завернула платье с рубахой, стащила панталоны и начала гладить сама себя сахарными руками.

Фаине было сладко. Фаина хотела, чтоб животу тоже стало сладко от сладких рук.

Животу стало сладко и колко.

И Фаина начала думать про сахар.

* * *

Другая молодая девочка, может, начала думать про сахар с мужчинами. Фаина была не другая и потому думала только про грека. Мужчины как мужчины для Фаины не пахли и не кололись. Мужчины как мужчины были для Фаины никакие, хоть с руками, с ногами и с усами, как у грека. Грек есть грек.

Фаине уже исполнилось тринадцать лет, у Фаины уже началось женское. Но Фаина ничего не знала про мужчин как причину для любви у женщины к мужчине. И как про причину для детей Фаина про мужчин ничего не знала.

Про человеческую любовь Фаина понимала, что любят мать и людей за все хорошее с их стороны, хоть за усы и одеколон. А про нечеловеческую любовь Фаина не знала.

Откуда б Фаина узнала? Может, попугайчик бы и рассказал, но Фаина у попугайчика не спросила. Тем более попугайчик не был человек. А у зайчика и спрашивать не надо. Зайчик есть зайчик. У Елизаветы Фаина ничего не спрашивала. Марина, может, сказала б, но Фаина не знала, про что спрашивать. А про что не знаешь, для того вопроса и нету.

Фаина теперь понимала, что мужчин пускают жить дома отцами. Но зачем — доподлинно не понимала. Не понимала Фаина и про то, как из мужчины получается отец. Женщина как-то рожает ребенка и живет. Отец — делается для ребенка. А вместе у Фаины ничего не складывалось.

* * *

Как из мужчины получается муж, Фаина увидела своими глазами, когда Серковский и Елизавета в церкви отдали один второму колечки и поцеловались в губы.

Потом Серковского Елизавета оставила в доме на целую ночь, потом на целый день. Так и пошло все на свете прочее.

Через неделю Фаина заждала, когда из Серковского получится отец, и спросила у Марины.

Марина пырскнула и ничего не сказала.

Фаина начала каждый день бояться, что Елизавета выгонит Серковского из дома на улицу как негодящего.