Интересная Фаина

Елизавета ни одного раза не выгоняла Серковского из дома на улицу. Фаина подсматривала — Елизавета никогда не выгоняла, а даже целовала, как в церкви, в самые губы с усами и обещала ждать.

Когда Елизавета прощалась с Серковским и стягивала рот в тесную дырочку, Фаина делала то же самое со своими губами, потому что сильно переживала.

Фаина с самого первого дня в новиковском доме говорила Новикову и Елизавете спасибо и своим голосом, и в своей голове тоже — за хлеб, за чистое сливочное масло, за сахар, за кровать, за крышу и за приют для зайчика с попугайчиком.

Фаина решила любить Елизавету как свою мать.

Фаина решила любить Новикова как своего отца, тем более у Новикова были усы, как на комоде.

Фаина умела любить мать, а любить отца — нет. А Новиков умер и ничему на свете из любви Фаину не научил.

У Серковского тоже были усы, и Фаина боялась, что опять ничего не получится.

Месяца через три Фаина подумала, что Елизавета сильно жалостливая и терпеливая. Фаина успокоилась за Серковского.

При жизни мать все время обнимала и целовала дочечку, и Фаина получилась приученная. Тем более женщины, которые приходили на заказ, тоже обнимали и целовали Фаину — кто в щечку, кто в шейку, кто в лобик, кто куда.

При царизме было сильно много поцелуев, объятий и прочего. Тем более при царизме в этом не щадили детей.

* * *

Елизавета скоренько научила Фаину делать ногами реверансы и другие обидные для гордого человека штуки. А поцелуи в лицо от Фаины Елизавета сразу отпихнула двумя своими руками. Фаина за такое на Елизавету не обиделась, а решила любить Елизавету сзади.

Когда Елизавета посредине комнаты наполовину боком сидела, а наполовину боком лежала на малюсеньком диванчике без никакой спинки, Фаина подходила и вроде поправляла на спине у Елизаветы шаль. Шаль была из шелка — с кисточками, красная, синяя и прочая. Елизавета всегда ходила в шалях. У Елизаветы разных шалей было несчетно, из разной материи.

Фаина подходила к Елизавете сзади, пальчиками проводила по шали и на секундочку прижималась к горбу. Горб на секундочку прятался в живот Фаины, и Елизавета получалась уже без горба.

Фаина мечтала рассказать Елизавете, что Фаина может еще лучше спрятать горб, чем все на свете шали. Тем более шали делаются из материи и снашиваются. При царизме от людей скрывали, что люди тоже сделаны из материи и потому тоже снашиваются и прочее.

Фаина ожидала, когда Серковский сделается отцом Фаине, а Серковский не делался. Один раз Фаина стянула перед Серковским рот, как делала своим ртом Елизавета. Серковский засмеялся, а отцом не сделался. Фаина это переживала и еще сильней тянулась к Елизавете.

* * *

И вот настало. Фаина приняла руку Елизаветы в себя, и допустила эту руку до самого своего сердца, и в самое свое сердце допустила тоже. В сердце у Фаины уже стоял Корилопсис. Но Корилопсис стоял возле самой двери, а Елизаветина рука тихонечко пошла себе дальше. Пошла рука туда, где руке сильно запахло корицей, гвоздикой, ванилью и прочим дурманом для всего на свете и для руки тоже.

Еще по пути Фаина хорошо поняла, что рука Елизаветы не запутается ни в кишках, ни тем более в душе. В душе у Фаины Корилопсис не стоял, и ничего не стояло, хоть там и было перекопано. Фаина понадеялась, что душу Бог положил как раз под расчет, тем более сердце положилось не прямо, а наскоски, хоть и самую чуточку.

Елизавета сильно устала и прилегла на Фаину.

В комнате захолодало, потому Елизавета не вытащила свою руку, а держала в Фаине, как женщины держат руку в муфте — для тепла.

А другой рукой Елизавета накрыла Фаине лицо — опять для тепла, хоть уже Фаины. Получилась на лице у Фаины шаль с кистями, только из другой материи.

Фаина лежала и боялась потревожить Елизавету. К руке Фаина уже привыкла, Фаине было уже не тесно и не больно.

Фаина думала, что рука Елизаветы тоже уже хорошо привыкла.

Когда зайчик с попугайчиком были еще маленькими, Фаина водила зайчика с попугайчиком по всем углам дома, чтоб они там привыкли. Когда Фаина попала к Новикову, Фаину тоже водили. Из науки известно, что привычка — большое дело для животного и для человека тоже, тем более человек — не животное.

Дышать ничем на своем лице — ртом или носом — Фаина не могла. Фаина тихонечко задышала своим животом и засмотрела через пальцы Елизаветы. Фаина смотрела на потолок, на зайчика с попугайчиком. Фаина водила свои глаза туда-сюда, и глаза быстро запутались, где кто.

Потом Фаина смотрела на пустую высоту до самого высокого потолка и думала, что Елизавета сладкая, как грек Корилопсис.

Потом Фаина уснула.

* * *

Утром Фаина проснулась и встала.

Фаина встала и села.

Голова у Фаины была сильно круглая, крутилась кругом и ничем ни за что не цеплялась — ни носом, ни ушами, ни бровями.

Фаина посидела, пока голова расставилась по всем на свете своим углам.

Фаина потянула шнурок, чтоб прибежала Марина.

Марина не прибежала.

Пришла Елизавета.

Елизавета пришла, и у Фаины отдалось в животе.

Живот у Фаины не заболел, а тихонечко сказал:

— Ко-ри-лоп-сис-сссссс.